Корабль-призрак

— По распоряжению Компании, — проговорил Ван Штруме, придавая лицу важное выражение, усаживаясь удобно и закидывая ногу на ногу, — вы обязаны брать на борт редких иностранных животных, которых посылают коронованному семейству губернаторы и владельцы факторий, таких, как львы, тигры, слоны и другие звери Востока. Но капитанам, нанятым по лицензиям, ни в коем случае не разрешается брать по собственному желанию на судно каких-либо зверей, и данный случай следует рассматривать как нарушение запрета на частную торговлю!

— Я не собираюсь продавать своего медведя, минхер Ван Штруме, — снова возразил моряк.

— Но все равно, он должен быть незамедлительно удален с корабля! — настаивал представитель. — Я приказываю убрать его, минхер Клоотс! Иначе ответственность за последствия ляжет на вас!

— Тогда придется отдать якоря, минхер Ван Штруме, и решать вопрос на берегу. Настоит могущественная Компания на том, что зверю не место на судне, то так и будет. Но подумайте, минхер, тогда мы лишимся конвоя и будем вынуждены идти одни.

От такого довода спесь представителя умерилась — он испугался остаться в море без конвоя, и этот страх пересилил у него страх перед медвежонком.

— Минхер Клоотс, — начал он, — у меня нет желания быть слишком строгим. Если зверя посадят на цепь и он не сможет приблизиться ко мне, тогда я соглашусь, чтобы он остался на борту.

— Я постараюсь, насколько смогу, чтобы он не попадался вам на пути, — заверил капитан. — Но если я посажу это создание на цепь, оно будет выть день и ночь, и вы не сможете уснуть, минхер!

Заметив, что капитан хитрит и не внемлет его наставлениям, суперкарго прибег к тому, чем обычно пользуются в таких случаях малодушные люди: он затаил на него в своем сердце злобу и снисходительным тоном произнес:

— Ладно, минхер Клоотс, ваш зверь может оставаться на борту.

Капитан и Филипп покинули каюту. Выходя, Клоотс, который был не в лучшем расположении духа, пробормотал:

— Если Компания посылает на корабль свою обезьяну, то я тоже могу иметь на борту своего медведя!

От этой остроты настроение у минхера Клоотса вскоре вновь поднялось.

Глава девятая

Флотилия, направлявшаяся в Ост-Индию, продолжала плавание к Мысу при меняющемся ветре и изменчивой погоде. Некоторые корабли отделились от конвоя, согласовав с ним место сбора, чтобы оттуда снова всем вместе отправиться дальше.

Вскоре Филипп начал выполнять на корабле кое-какую работу. Он с усердием стремился познать морскую науку и тем самым отвлекался от мыслей, которые привели его на корабль. Старательно выполняя работу, он тратил много физических сил и от усталости засыпал крепким спокойным сном.

За короткое время Филипп стал любимцем капитана и довольно близко сошелся со старшим рулевым минхером Хиллебрантом. Второй рулевой, которого звали Штруц, был сумасбродным молодым человеком, и Филипп с ним общался мало. Суперкарго, минхер Якоб Янс Ван Штруме, редко выглядывал из своей каюты и не показывался на палубе потому, что медведь Иоанес так и не был посажен на цепь. Не проходило дня, чтобы представитель не просматривал свой рапорт о происшествии с медведем. Рапорт он держал наготове, чтобы при первой же возможности переправить его в Компанию, но каждый раз, перечитывая этот документ, он вносил в него изменения, которые, по его мнению, должны были придать вес жалобам и нанести больший вред благополучию капитана.

В счастливом неведении о том, что затевается против него в тиши каюты представителя, капитан Клоотс продолжал пускать дым из трубки, пить вино и играть со своим медведем. Зверь очень привязался и к Филиппу и норовил быть около него, когда тот нес вахту.

Но на корабле находился еще кто-то, о ком мы не можем не упомянуть. Это одноглазый лоцман Шрифтен, которого, казалось, обуревала ненависть к нашему герою и его четвероногому другу. Однако Вандердекен занимал ранг палубного офицера, и Шрифтен не отваживался открыто задевать его, но постоянно пытался подстрекать против него матросов и досаждать ему при каждом удобном случае. К зверю он также питал безудержную ненависть и редко проходил мимо, сильно не пнув его и не исторгнув проклятия. Конечно, команда не любила Шрифтена. Более того, казалось, что все боятся его, поскольку он оказывал на матросов какое-то необъяснимое влияние.