Корабль призраков

…Впервые за все время пребывания на “Эскалибуре” я оказалась в морозильном цехе корабля. Господи ты боже мой, как бы я хотела попасть сюда при других обстоятельствах!.. Я даже не могла сказать, насколько он велик – его очертания были погружены во тьму. Тускло освещенный, он напоминал гигантский ангар с широкой лентой транспортера посередине. По правой стороне цеха шли бесконечные ряды морозильных шкафов. В цехе было прохладно, но не настолько, чтобы убить все запахи. Запах сырого мяса и застывшей, замороженной крови уловили даже мои безнадежно загубленные “Житаном” ноздри.

– Макс! – крикнул Антон. – Макс, где вы?

– Здесь. – Макс приподнялся с пустой ленты транспортера, на которой лежал. Он no-прежнему был в своей любимой черной майке, казалось, холод совершенно не действует на него.

– Что здесь? – спросил Антон.

– Все так же. На Западном фронте без перемен. Не могу вытащить его оттуда. Здравствуйте еще раз, Ева. Я кивнула ему, не удержалась и спросила:

– Вам не холодно?

– Холодно бывает только в могиле, – отрезал Макс. – Ко всему остальному можно привыкнуть.

– Она… Она где-то здесь? – заплетающимся языком спросила я, не сводя глаз с морозильных камер: уж очень это напоминало холодильник морга.

– Нет, здесь маленькие отделения, для брикетов, сюда даже вашу голову не сунешь. Они внизу, в трюме. Молодец, что принес вещи, Антон, иначе он там просто околеет.

– Может быть, он этого хочет, – пробормотал Антон.

– Хорошо, что вы пришли, Ева. – Макс улыбнулся мне и потер шрам. – Попробуйте уговорить его подняться наверх. У нас ничего не получается.

– Куда идти? – спросила я.

– Не идти, а ехать. – Макс хмыкнул, его черный юмор, как ни странно, импонировал мне. – Бобслеем не увлекались в молодости?

– Выросла на юге. Так что извините.

– Ну, это не страшно. Идемте.

Он слез с транспортера и повел нас с Антоном вдоль ленты в самый дальний угол цеха, теряющийся во тьме. Несколько раз я чуть не упала, спотыкаясь о трубы, проложенные прямо по полу.

– Здесь у вас запросто можно нос расквасить, – попеняла я Максу.

– Работа грязная, что же вы хотите. Когда бьешь зверя, а потом колбасишь его на фарш, – уже не до удобств.

Он остановился перед люком в стене. От люка вниз, в пугающую темноту, шел квадратный желоб. Должно быть, именно по нему в трюм морозильной камеры спускают брикеты тюленьего фарша…

– Прошу, – сказал Макс. – Садитесь в желоб и вперед.

Нельзя сказать, чтобы эта перспектива как-то особенно увлекла меня. Увидев, что я колеблюсь, Макс сжалился и первым подошел к желобу.

– Ладно. Первым будет Макс, как абориген и старожил. – Он обратился к себе в третьем лице с нескрываемым уважением. – А потом, как говорится на флоте, “делай, как я”.

Он устроился в желобе и исчез в близкой темноте трюма. Через несколько секунд мы услышали его приглушенный голос:

– Давайте.

– Звучит как из преисподней, – сказала я Антону, зябко поведя плечами.

– Конечно. Ведь ад – это не сковородки на огне… Это вселенский холод…

– Очень поэтично… Что-то мы много стали говорить об аде. Вам не кажется, Антон?

– Просто пытаемся описать окружающий нас мир, только и всего…

– Вы, я смотрю, оптимист.

– Есть хорошая история, Ева. – Антону до смерти не хотелось спускаться в трюм, но и оставить женщину он не мог. И потому пользовался любым предлогом, чтобы хоть как-то оттянуть этот момент. – Есть хорошая история… Стоят оптимист и пессимист, в очереди в крематорий. Пессимист говорит оптимисту: “Как перед смертью курить хочется, надо же, – а спички забыл. У вас нет случайно?” А оптимист ему отвечает: “Подождите, сейчас наша очередь подойдет, – от меня прикурите…”

Этот анекдот выглядел в морозильной камере так нелепо, что, несмотря на трагичность ситуации, я улыбнулась Антону.

– Вот я вас и рассмешил.

– А теперь попробуйте меня напугать, и весь спектр эмоций будет задействован…

– Думаю, не стоит…

– Потому что это может сделать кто-то другой? Или что-то…

– Ладно. Я спускаюсь.

Я устроилась на желобе и тотчас же соскользнула вниз. Следом за мной отправился Антон, прижимая к себе вещи. Макс поймал меня в самом низу, подхватил, не дал выпасть из желоба на пол. И в очередной раз я поразилась жесткой силе и холоду его рук. Но ничего другого и быть не могло, – ведь он приставлен к морозильным камерам…

В трюме было холодно, но не смертельно, минус два, минус три: температура такая же, как и за бортом “Эскалибура”. Помещение было почти таким же огромным, как и цех наверху. Но если цех хоть как-то освещался, то в трюме было почти темно.

Если не считать крошечной красной лампочки, которая освещала сейчас Макса, меня, Антона с вещами, неловко упавшего на задницу, пирамиды каких-то коробок, несколько тележек, железные противни, шкафы, детали неизвестных мне механизмов, – трюм был страшно захламлен…

И еще – лампочка освещала Сокольникова и Клио.