Корабль призраков

Он был близко. Он был так близко… Он, почти слово в слово повторивший текст записки, адресованной мне. Повторивший, да. Повторивший. Я не отрываясь смотрела на него – так, как будто видела впервые. Зачем он сказал это? Или почувствовал, что можно раскрыться? Или решил предоставить мне право выбирать самой? Тяжелая медвежья голова, спутавшиеся мягкие волосы, широкий лоб, нежные губы; суженные, близорукие глаза, в которых отражаюсь я сама, – он смотрит на меня так, как будто касается каждого миллиметра кожи. Вот и сейчас его глаза целуют меня… Он слишком застенчив, он никогда не будет таким страстным, как Сокольников, его любовные железы работают совсем по-другому… Его запах приглушен, его запах нежен.

Нежен.

Именно это слово. Все убийцы нежны. Отсюда – лепестки цветов в ране… Как же я сразу не догадалась? Еще тогда, когда он вышел из бильярдной незадолго до десяти, когда я встретила его на лестнице в рубку… Этот нож, который он, извиняясь, все время носит с собой. Конверт с письмом и папка, которые исчезли, пока я спала. Проснувшись, я не нашла ни конверта, ни папки. Но я нашла его. Нежный убийца.

Каюта плыла у меня перед глазами. А почему, собственно, нет. Ведь мне ничто не угрожает. И могу ничего не бояться.

Не отрывая взгляда от Антона, я медленно сняла свитер. И осталась в одной рубашке.

– Закройте дверь, Антон.

– Что? – не понял он.

– Закройте дверь и идите ко мне.

Он неловко встал и, пятясь задом, пошел к двери. Он смотрел на меня. А я смотрела на него. Все так же глядя на меня, он защелкнул замок. И остался стоять возле двери.

– Идите сюда, – снова позвала я – Иди сюда. Но он как будто не слышал меня. Или не слушал. Мне было наплевать. Мне было наплевать, что будет со мной, но я должна знать правду, какой бы она ни была. Иначе я никогда не примирюсь со своим сердцем, которое так часто тревожно стукает от одного поворота его медвежьей головы.

– Ты боишься?

– Нет… Но…

– Тебя что-то смущает? Иди ко мне, ведь я позвала тебя первая…

Он все-таки подошел. И осторожно сел на краешек кровати.

– Раздевайся, – сказала я.

– Зачем? – Это было так глупо, так нелепо, так по-мальчишески, что я улыбнулась.

– Ты не знаешь зачем? Ты, знаменитый нейрохирург, охотник, руководитель клиники, должно быть, хороший анатом, физиолог, отоларинголог, уролог, педиатр, фтизиатр, гомеопат, техник-протезист… Что там еще?

– Нет… Я нейрохирург, это правда, но все остальное…

– Нейрохирург без всякого чувства юмора. Раздевайся, – почти приказала я.

– Сейчас? Может быть, это не самое подходящее время.

– Я же тебе нравлюсь.

– Очень. Даже больше, чем нравишься.

– Тогда в чем же дело? Или ты по-другому добиваешься женщин?

– Я не добиваюсь женщин…

– Ты их домогаешься… Нет, ты за ними ухаживаешь… Шампанское, цветы и все такое прочее. Нейрохирурги галантны, я права?

– Не совсем. – Казалось, он обрадовался полученной словесной передышке. – Нейрохирурги не галантны. Они пьют неразбавленный спирт, ругаются матом во время операций, берут взятки французским коньяком и тискают сестер в ординаторской…

– Замечательный портрет. Мне нравится.

– Это не мой портрет.

– Я понимаю… Ты совсем другой. Совсем. Ты не такой, каким кажешься. – Я постаралась протянуть Антону руку, успокоить его. Если он убивал, ему будет легче в этом признаться. Я не боялась его. Я не испугалась бы его, кем бы он ни был… Эти чертовы глаза, этот широкий лоб, – они успокаивали меня.

Успокаивали. Да. Я нашла это слово. Я слишком поздно поняла, что любовь – это не страсть, а покой. Но в любом случае, если окажется, что Антон хоть как-то замешан в убийствах, я спокойно сдам его. Или спокойно убью его. Или спокойно умру от его руки…

– Почему? – медленно сказал он. – Я такой, какой есть. Вот и все.

– Мне раздеться первой?

Он молчал.

Он молчал, и я медленно стала расстегивать пуговицы рубашки. Сверху донизу. Под ней не было ничего. Ни разу не запутавшись пальцами, я расстегнула рубашку и спустила ее с плеч.

– Ну?

– Ты сводишь меня с ума, – едва выговорил он.

– Этого я и хочу. Иди ко мне, не бойся.

– Если ты этого хочешь.

– Я этого хочу. – Самым ужасным было то, что я сказала правду.

– Для меня это очень серьезно, ты понимаешь…

– Хочешь сказать, что я снимаю тебя, как последняя шлюха?

– Нет, нет…

– Почему же нет, если да? Мне плевать, как это выглядит со стороны.

– Мне тоже. Но я не хочу, чтобы ты потом жалела…

– Жалела о чем? О том, что трахнулась с тобой? – грубо сказала я, подстегивая его.

– Я прошу тебя….

– По-моему, это я прошу тебя последние пятнадцать минут. Ты не хочешь переспать со мной? Наверху, в рубке, ты был более поэтичен.

– Я не хочу переспать с тобой, – сказал он, не отводя взгляда от моей груди. Ноздри его нервно подрагивали.

Вот и все. Господи, как глупо это выглядит. Как глупо выгляжу я сама… Как глупо выглядит моя чертова рубашка, которая лежит сейчас передо мной. Я даже не знала, что сказать Антону.

– Понятно. Сцена соблазнения не удалась.