Корабль призраков

Доху дал мне покойный старпом Вася Митько. Мертвый Вася, тело которого через несколько часов поднимут, как чурку, на борт вертолета. И ничего нельзя изменить. А с ним улетит и банкир. И его дочь, чертова Карпик. От долгого ожидания я начала злиться на Карпика: совсем не здорово валяться в шлюпке, затянутой брезентом и пахнущей черт знает чем. К тому же шлюпочные банки немилосердно давили бока, и я лениво поминала анатомию своего собственного тела: неужели у меня всего лишь двенадцать пар ребер? Должно быть, их гораздо больше, и на каждое из них немилосердно давит мокрое дерево. А потом я вспомнила о неприкосновенном запасе в шлюпках, – о нем уже говорила мне девочка. Заглянув под банку, я нашла там то, что искала: маленький рундучок, набитый последними надеждами потерпевших кораблекрушение: фляги с водой, пачки леденцов, пиротехника, блесны и крючки. Надорвав зубами леденцовый пакет, я уже было намеревалась закрыть рундук. Когда увидела на самом дне его какую-то пухлую папку, завернутую в целлофан. Должно быть, инструкции по правилам поведения в час “X”, или, того хуже, корабельный устав ВМФ, или атлас картинок по спасению на водах…

Сунув горсть леденцов в рот, я еще некоторое время полежала с закрытыми глазами. Даю ей еще пятнадцать, нет, десять минут… Если Карпик не появится, а она не появится после инцидента в кают-компании, отправлюсь к себе и решу, где и когда выманить у боцмана универсальный ключ. Предложенный Карпиком шмон по каютам мало вдохновлял меня. Другое дело – каюта покойного-старпома. Тогда, на палубе, он сказал, что все эти годы собирал сведения о преступлениях (или преступлении), совершенных его спутником. Возможно, кое-какая информация может оказаться и там. Особо рассчитывать на это не приходится: наверняка его вещи будут упакованы и отправлены тем же вертолетом, что и тело. Но все же, все же…

От леденцов рот наполнился слюной, и страшно захотелось пить. Чувствуя себя преступницей, отнимающей у страдальцев их неприкосновенный запас, я вскрыла флягу с водой и сделала несколько крупных глотков. Вода была совершенно безвкусной. А Карпик все не шла и не шла. И, чтобы хоть чем-то занять себя, я вытащила из рундучка папку, сняла с нее целлофан и развязала тесемки. Это не был устав ВМФ или инструкция. Папка была плотно набита какими-то газетными вырезками. Среди них встречались тетрадные листы с обтрепавшимися от времени краями. Листы были исписаны мелким решительным почерком. И даже один протокол осмотра места происшествия. И школьная тетрадь в плотной обложке, заполненная лишь до половины, – опять же все тем же почерком. Но главными были все-таки вырезки: журнальные и газетные статьи, заметки, иногда совсем крошечные, в пять-шесть строк. Я углубилась в первую из них, потом во вторую… И только теперь почувствовала, как бешено колотится сердце.

Эта папка принадлежала Василию Митько, старшему помощнику капитана “Эскалибура”.

Я поняла это по третьей публикации – большой статье на второй странице какой-то газеты, пожелтевшей от времени. На ее обратной стороне красовалась выцветшая карандашная запись: “Митько, ком. 68”. Очевидно, старпом выписывал газеты на адрес общежития.

Одного взгляда на любую из статей было достаточно, чтобы понять, что речь идет о каких-то криминальных новостях, о расследовании преступлений. Некоторые из них были пронумерованы. Тогда, на палубе, Митько не солгал: он действительно пристально следил за чем-то и собирал материалы. Первая из статей начиналась так: “В Ленинграде продолжается расследование ряда беспрецедентных по своей жестокости и бессмысленности убийств…”

Дрожащими руками я закрыла папку и сунула ее себе под доху: читать ее здесь, под хлопающим на ветру брезентом, было бессмысленно. Нужно вернуться в каюту и обстоятельно заняться содержимым папки. Но почему Митько спрятал ее здесь, почему он не захотел хранить ее в каюте? “Я тоже подстрахуюсь”, вспомнила я его слова. Должно быть, он прекрасно отдавал себе отчет, с кем имеет дело, из нескольких его реплик я поняла, что он имел какое-то отношение к органам. Кстати, как он вообще оказался здесь, на Дальнем Востоке, да еще в должности старшего помощника, так далекой от его первой профессии?.. Этого скорее всего я никогда не узнаю. Но, в любом случае, он решил спрятать весь свой газетно-журнальный компромат от греха подальше. Никому и в голову не придет искать что-то в спасательной шлюпке…

– Привет! – Карпик просунула голову под брезент и поздоровалась так громко, что я вздрогнула. – Прости меня, я не могла прийти раньше…

– Ничего, ничего, – рассеянно ответила я.

– Папочка устроил мне Варфоломеевскую ночь.

– Могу себе представить.

– Он отпустил меня только на тридцать минут и дал свои часы. Сказал, чтобы я следила за ними. И он со своей стороны проследит…

– Хорошо, – машинально сказала я.

– Что – “хорошо”? – надулась Карпик. – Ты совсем меня не слушаешь… Занята своими мыслями.

– Хорошо, что он тебя отпустил. Давай уйдем отсюда.

– Почему? Здесь здорово.

– Я очень долго тебя ждала. И замерзла.