Корабль странников

Огорченный тем, что жизнь его превратилась в серию отчаянных прыжков из кастрюли на сковородку, Мирр поерзал на унитазе, и тут же слуховые и зрительные эффекты путешествия во времени исчезли. Сияние пыльного неба установилось на одном уровне, комната показалась Мирру такой, какой он увидел ее впервые. Он бросил нервный взгляд на дверь — не поджидают ли его бронзовотелые великаны с рубиновыми глазами? Но лестничная клетка пустовала. Тишина была бы почти гробовой, если бы не едва слышимый гул уличного движения.

Прижимая к чреслам импровизированную юбчонку, Мирр осторожно выбрался из туалета. Все вокруг покрывал толстый слой пыли, и он почувствовал, что волосы шевелятся на его голове — ведь и профессор, и его дочь давно, наверное, отмерили положенный им срок и пребывают либо в могиле, либо — в виде пепла — в погребальной урне. Он повернул налево, открыл дверь и вошел в бывшую лабораторию Леже. Кое-какие столы еще стояли на своих местах, но основная масса оборудования за исключением разнообразного мелкого хлама исчезла… Рассеянно скользя взглядом по обшарпанным стенам, Мирр попытался собрать воедино разрозненные кусочки обретенного полузнания.

Дочь профессора узнала его и назвала Норманом. Неужели его и в самом деле так зовут? Или это всего лишь псевдоним, под которым он уже путешествовал в прошлое? Что за причина толкнула его на то, первое путешествие? Если профессор знал его, то почему скрывал? Ведь если вдуматься, он вполне может оказаться уроженцем конца двадцать третьего века, заброшенным в конец двадцать четвертого. Неужели он спасался от правосудия и в двадцать третьем веке? Неужели он — непереносимая мысль! — и в самом деле растлитель малолетних с устоявшейся репутацией?

Но тут практическое начало в Мирре возмутилось — он стоит и тратит время в бесплодных размышлениях, а нужно ему в первую очередь вот что: одежда, деньги и знание точного положения во времени. Он распахнул несколько стенных шкафов и с трудом поверил своему счастью, увидев в одном из них висящий на ржавом гвозде некогда белый лабораторный халат. Он оказался слишком коротким, но тщательное обследование всех возможных тайников не принесло ему больше никакой добычи. Мирр поднялся этажом выше и, обозревая жилые комнаты, наткнулся на пару пушистых розовых шлепанцев. Судя по размеру, принадлежали они дочурке профессорам и начали уже рассыпаться в прах от старости, но оказались в самый раз и кое-как защищали подошвы. Всему ансамблю явно недоставало элегантности, но не будь у здания столь зловещей репутации, местные урки обчистили бы его до последней проволочки, и Мирру пришлось бы и дальше прикрываться газетой.

Вспомнив о методе, которым во все времена мальчишки традиционно повышали свой доход, Мирр подумал о разнообразнейших железках, нежащихся в лабораторной пыли. Одной из них была бунзеновская горелка, которая наверняка уже приобрела антикварный статус. Бегом спустившись в лабораторию, Мирр расстелил на полу газету и собрал в нее моток медной проволоки, немного электронного барахла и упомянутую горелку. Конечно, это было совсем не то, что медный микроскоп девятнадцатого века, но Мирр вполне мог представить себе коллекционера, сердце которого взыграет и при виде горелки.

Он завернул добычу, спустился вниз и, одержав нелегкую победу над Заржавевшим засовом, вышел в пурпурные сумерки. Улица была пустынна, но по доносящемуся издалека шуму транспорта можно было догадаться, что деловая жизнь в городе кипит. Время года — осень или весна, время суток — далеко за полдень. Мирр повернул направо, прочь от улицы, на которой встретился с оскарами, и зашагал к противоположному концу квартала.

Дойдя до перекрестка, он осторожно выглянул из-за дома и с облегчением убедился, что проносящиеся машины выглядят примерно такими же, какими он их помнил. Освещенные витрины магазинов тоже казались нормальными, равно как и прохожие, ни один из которых не удостоил Мирра взглядом. Приободрившись, он влился в людской поток и принялся высматривать антикварную лавку. Продвижение его было несколько замедлено шаркающей походкой необходимой для удержания на ногах пушистых шлепанцев да к тому же игривый ветерок все время норовил задрать полу его халата, так что Мирр вынужден был постоянно останавливаться и запихивать непокорное одеяние между ног. Согнувшись в три погибели, прижимая к телу газетный сверток и не имея возможности приподнять ногу или раздвинуть колени, Мирр прекрасно понимал, что похож на рыскающего в поисках жертвы переодетого Квазимодо, и что вид этот, даже в толпе ко всему привыкших горожан, не может не вызвать взволнованных комментариев.