Корабль судьбы. Том 2

Роника зря торопила дочь: госпожа Подруга смирно сидела в гостиной, дожидаясь хозяев. Она сидела очень прямо, повернувшись спиной к залитому светом незашторенному окну. Серилла была одета весьма скромно и, пожалуй, теплее, чем требовалось по погоде. Можно подумать, удачнинская весна для нее была осенью. Услышав шаги Кефрии, она медленно повернула голову. А когда Кефрия вошла — поднялась.

— Госпожа Вестрит, — негромко приветствовала она молодую хозяйку. И, не дожидаясь ответного приветствия, протянула Кефрии крохотный, туго свернутый листок. — Хочу поделиться новостями. Почтовый голубь прибыл нынче утром.

— Доброе утро, госпожа Подруга Серилла, — ответила Кефрия. — Не устаю радоваться тому, что ты позволяешь нам пользоваться услугами твоих птиц-письмоносцев. Но то, что ты решила самолично доставить нам записку, — честь небывалая!

Серилла чопорно улыбнулась и ничего не сказала. Кефрия же взяла у нее листок и поспешно отошла к окну, на яркий солнечный свет. Увы, голубь неспособен перенести большой и толстый конверт, так что письма, предназначенные для голубиной почты, по необходимости были краткими, да и писали их крохотными буковками — поди разбери. Тем не менее Кефрия даже узнала руку Грэйга Тениры. Письмецо было предназначено ей как писцу удачнинского Совета. Кефрия сощурилась, напрягая глаза.

— Офелия счастливо добралась… — слово за словом читала она внимательно слушавшей матери. — Письма передал… У всех все хорошо… Проказница скоро отплывает домой… — Она посмотрела на Ронику и улыбнулась: — Умница Грэйг, спасибо ему! Сразу о том, что касается нашей семьи.

— Деловая часть вас тоже касается, — проговорила Серилла. — Прочти там дальше, пожалуйста.

Буковки сделались еще мельче, Кефрия щурилась изо всех сил, медленно разбирая написанное. Прочла, перечитала заново и в недоумении вскинула глаза на мать и Сериллу.

— Госпожа Подруга Серилла освобождается от службы сатрапу, — негромко проговорила она. — Сатрапу больше нет необходимости ее здесь держать, поскольку Удачный обрел независимую государственность и не является более частью его владений. Посему сатрап нарочитым указом лишает ее всех полномочий, которыми она от его имени себя наделила. Ох! А до чего же грубо все это сформулировано.

Мать с дочерью переглянулись, обеим было неловко. Бывшая Подруга стояла, точно аршин проглотив, к застывшему лицу примерзла вежливая улыбка.

— Что-то я не пойму, — осторожно подала голос Роника, — каким образом ваши придворные перестановки затрагивают семейство Вестритов.

— Думаю, дело в переговорах Малты с сатрапом, — нашлась Кефрия, как раз просмотревшая остаток письма. — Здесь написано, что Вестриты отныне будут блюсти интересы сатрапии в Удачном. Естественно, за хорошую плату. Десять золотых сатрапов в месяц!

Плата действительно была весьма неплохая. Особенно если учесть, что скромное хозяйство можно было вести всего на один сатрап.

Три женщины чуть-чуть помолчали. Потом Кефрия покачала головой.

— Заманчивое предложение, но как же мне принять его? — сказала она. — Меня тут выдвигают на пост главы городского Совета. Эту должность со своими-то торговыми делами непросто сочетать, ведь я должна буду решать множество всяких вопросов и никому предпочтения не отдавать! А тут еще и сатрапия. Что скажешь, мама? Может быть, ты…

— У меня на руках все наши загородные владения, и мне этого хватит. Я уже немолода, Кефрия, и последние несколько лет мне дорого обошлись. Деньги, уж что говорить, нам предлагают роскошные. Но какой смысл посвящать свое время чужим трудностям, зарабатывая эти сатрапы, чтобы тут же потратить их на поддержание хозяйства, которым мне самой некогда будет заняться?

— Сельден тоже еще слишком мал, — продолжала рассуждать Кефрия. — Да и привлекает его совершенно иное. Малта сразу по возвращении выходит замуж, и потом, она уже призвана на службу драконицей. Ну а Уинтроу уже нашел свое место в жизни. — Перебрав своих детей, Кефрия вопросительно посмотрела на мать: — Есть еще Альтия.

— Я тебя умоляю, — вздохнула Роника. — Если я что-нибудь понимаю, вести дела она сможет только с палубы Совершенного, а иначе — прости-прощай. Она даже ради собственной свадьбы не очень-то пошла с корабля.