Корабль судьбы

Шарканье швабры заглушило шорох шагов. Роника осознала, что вправду работает уже не одна, когда к ней присоединились еще две женщины, вооруженные половыми щетками. Она даже вздрогнула и, выпрямившись, огляделась. Возле двери переминалась группка вошедших торговцев. Кое-кто смотрел на Ронику так, словно впервые увидел ее, другие проталкивались мимо и входили. Вот появились двое мужчин; они несли охапки хвороста для очагов. Стайка юнцов обрывала со стен отсыревшие и вонючие занавеси и тащила их наружу. В какой-то момент сдвинулись и топтавшиеся возле двери: так снимается с места мусор, подхваченный струей чистой воды. Мужчины стали двигать стулья и тяжелые скамьи, выстраивая их так, как требовалось для заседания Совета. Повсюду зажигались все новые и новые лампы, Зал наполнялся гулом живых голосов. Когда кто-то неожиданно расхохотался, все на миг даже притихли, словно напуганные этим звуком, таким чужеродным среди запустения. Но постепенно работа возобновилась, и Ронике даже показалось, будто народ начал двигаться поживее.

Она стала оглядываться, высматривая друзей, знакомых, соседей. Так или иначе, все собравшиеся здесь были потомками первопоселенцев, некогда пришедших на Проклятые берега практически с пустыми руками, неся с собой лишь жалованные грамоты на земли да знаменитые хартии сатрапа Эсклеписа. Кто они были, знаменитые и славные предки нынешних торговцев? Да сущая шантрапа, если вдуматься. Младшие сыновья, изгнанники и изгои, стоявшие чуть ли не вне закона. Им отнюдь не светило нажить и тем паче удержать какие-то состояния в первопрестольной Джамелии; вот они и подались сюда, на Проклятые берега, зловещие и по названию, и по сути. Первые поселения, которые они здесь основали, все были погублены странной, страшной и могущественной силой, что, казалось, истекала по реке, бегущей через Дождевые чащобы вместе с водой. Люди стали двигаться все дальше и дальше от реки (которая поначалу казалась им такой многообещающей водной артерией в глубину страны), пытаясь зацепиться то тут, то там… но все тщетно, пока им не повезло добраться сюда, на побережье Удачнинского залива. Лишь некоторые семьи остались превозмогать тяготы жительства у реки. Дождевые чащобы несмываемо метили тех, кто дерзал там поселиться. Но ни один из тех, кто гордо именовал себя старинным торговцем, никогда не забывал о кровных узах родства. И о том, что обе ветви поселенцев были повязаны теми самыми изначальными хартиями Эсклеписа – главным своим достоянием.

Это-то единство Роника сейчас и наблюдала. В самый первый раз после памятной ночи, когда начались беспорядки. Все без исключения знакомые лица выглядели постаревшими, усталыми и озабоченными. Пролетевшие месяцы не помиловали никого, в том числе, наверное, и ее саму. Некоторые пришли в официальных костюмах торговцев, каждый в цветах своего дома. Однако примерно половина явилась в обычных одеждах, и, надо полагать, не по небрежению. Уж верно, не одну Ронику посещали любители чужого добра. И все-таки они собрались все вместе, и все копошились, как муравьи, приводя в порядок свой Зал с той твердолобой настойчивостью, которая издревле выделяла торговцев Удачного среди купеческого сословия по всему миру. Перед Роникой были те самые люди, которые в старину многое превозмогли – и опять превозмогут все, что пошлет им судьба.

Это вселяло в сердце надежду. В то же время Роника трезво отдавала себе отчет, что здоровались с нею очень не многие.

Люди вполголоса приветствовали друг дружку, там и тут завязывались незначительные разговоры, какими обычно сопровождается общая работа. И только с Роникой никто не затевал серьезной беседы. Еще хуже было то, что ни одна живая душа не осведомилась о судьбе Малты и Кефрии. Она, собственно, и не ждала, чтобы кто-то подошел к ней пособолезновать о кончине Давада. Но только теперь до нее начало доходить, что та давняя ночь со всеми ее событиями сделалась едва ли не запретной темой для разговоров. О ней просто не упоминали – и все.

И вот наконец в Зале навели чистоту, насколько это вообще было возможно вот так, на скорую руку. Члены Совета начали занимать свои места на возвышении, семейства принялись рассаживаться по стульям и скамьям. Роника устроилась в третьем ряду. Она старалась казаться невозмутимой, хотя и обратила внимание, что места по обе стороны от нее остались пустыми, и это больно ранило ей душу. Потом она оглянулась через плечо и обнаружила, что число пустых сидений по Залу оказалось пугающе велико. Куда подевалось столько народу? Погибли? Бежали из города? Или были слишком напуганы, чтобы высунуться из семейных домов-крепостей? Роника обежала глазами возвышение, где рассаживались облаченные в белое предводители Совета, и с негодованием отметила про себя, что там было установлено еще одно почетное кресло. И что гораздо хуже, вместо того чтобы призвать собравшихся в Зале к должному порядку и тишине, главы Совета смиренно ожидали, пока в это самое кресло усядется тот, верней, та, для кого оно было предназначено!