Старинной постройки госпиталь, своими закомарами напоминающий Успенский собор в Кремле, находился на противоположной от Сан-Марко стороне острова. Поэтому вапоретто, отчаливающие от пристани «Оспедале», шли не по внутреннему Каналу, а по внешней акватории, огибая город с востока. Мы с Лилу молча сидели на лавочке в катере, измотанные трехчасовым ожиданием в приемном отделении. Томиться пришлось и здесь: нужная нам пристань, «Ферровиа», то бишь жэ-дэ вокзал, была в самом конце маршрута, и, казалось, мы туда никогда не приплывем. Над водами уже стемнело. Освещенный электричеством салон был почти пуст – народ, в основном, вышел в центре. Мы проплывали мимо портовой зоны с причалами военных кораблей слева и одинаковыми кирпичными пакгаузами справа. Это была уже не праздничная Венеция, а суровая, державная, как Питер в устье Невы. Море очистилось, навстречу нам ни попадались уже ни вапоретто, ни моторки, ни буксиры. От воды поднимался туман. Мы бойко шли в сгущающихся сумерках, разгоняя волну, и тут, откуда ни возьмись, прямо из темноты, из воздуха, знакомое виденье надвинулось на нас справа, неотвратимое, как кошмар: белая стена лайнера с уходящими в немыслимую высоту ярусами этажей, – только близко, гораздо ближе, чем при выходе из Большого канала. Нос левиафана завис над нашим теплоходиком, точно исполинский айсберг. Завыла сирена вапоретто и тут же, в унисон ей, завизжали женщины, сидящие сзади. Исполин ответил тяжким, бегемотным гудком. Нас бросило влево, а палуба вапоретто встала дыбом: катер заложил крутой вираж, едва не черпая бортом волну. Лайнер же гудел, казалось, вовсе не сворачивая, – но, наверное, так только казалось, потому что этой махине резко отвернуть было труднее. Сокрушительный удар в наш правый борт представлялся неотвратимым, но в самый последний момент мы разминулись с носом гиганта буквально на метр. Разинув рты, мы безмолвно провожали взглядом это чудовище с освещенными палубами, на которых не было ни души, – так, вероятно, глядят на пронесшуюся мимо смерть. Теперь, когда мы обогнули лайнер, стала видна врезанная в остров Санта-Кроче длинная прямоугольная бухта, из которой, как из засады, он выплыл на нас. Здесь стояла на якоре еще парочка жирных левиафанов. Это, наверное, и было их стойбище, Стацьоне Мариттима, упомянутое Колюбакиным.
Тетки сзади трещали без умолку и крестились на свой папёжный лад. Лысый мужчина у окна по соседству ругался итальянским матом, судя по выражениям типа «порко мадонна».
– Господи, добраться бы до гостиницы живыми! – прошептала Лилу, вцепившись в мою руку.
– А что нас ждет в гостинице? – безрадостно отозвался я.
От причала к вокзалу Санта-Лючия мы шли, как по минному полю, отовсюду ожидая подвоха. В госпитале нам сказали, что добраться до улицы Паганелло мы можем, доехав на электричке до станции Порто-Маргера, а там рукой подать. Платформу электрички мы нашли довольно легко, благодаря табло и удобному, широкому выходу к перронам. Однако заминка вышла с автоматом для покупки билетов, который принимал только карты или железные деньги, – ни того, ни другого у нас не было. Кассы, между тем, уже не работали. Чтобы взять такси, следовало топать через арочный мост Конституции на Площадь Рима. Тут я вспомнил, что ланча сегодня мы так и не отведали, и пошел купил нам по куску пиццы, заодно и деньги поменял. Но возникла новая проблема: выяснилось, не каждая электричка останавливается в этом Порто-Маргера, а мы не могли понять, какие именно станции перечислены в расписании поездов – с остановкой или без. Нам помог разобраться проходивший мимо и услышавший русскую речь стеклодув из Мурано Эмилио, – так он представился, причем на вполне сносном русском языке. Оказалось, некогда у него была русская жена, а сам он десять лет прожил в Красноярске. Добрый Эмилио даже добавил нам какую-то мелочь, когда выяснилось, что наменянных железных денег всё же на два билета не хватает. На Лилу стеклодув, крупный блондин «лангобардского» типа, с голубыми глазами, тоже посматривал не без интереса, как и все мужики здесь, но она была настолько подавлена, что даже не прямила плечиков, по своему обыкновению.
– Глоток виски, земляк? – я протянул ему пакет с «Баллантайнсом», который без толку таскал весь день, пока мы с Глазовой не приложились к нему после очередной встречи с левиафаном.
– Ну, если только капельку. – Сибиряк принял пакет и, не вынимая бутылки из него, по правилам местной конспирации, мощно заглотнул «капельку».
– Сразу видно, наш человек, – сказал я.
Эмилио захохотал, вытирая бороду.
– Вы здесь таких «наших», знаете, сколько найдете? Мы пьющий народ. Эх, попил я недавно рому на Кубе!
– На Кубе? – удивился я. – А что вы там делали?
– Да сальсу учился танцевать. Хочу при каком-нибудь отеле школу бальных танцев открыть.
Я невольно посмотрел на немаленький живот Эмилио, а он, поймав мой взгляд, осклабился:
– Это ничего. В дорогих отелях как раз пузатые и живут. И они тоже хотят танцевать с молодыми дамами. Со мной им будет даже комфортнее.