Корабль в пустоте

– К сожалению, не объявится, как не объявился Хачериди в Южноморске. Во всяком случае, за то время, что я там был. Впрочем, если хотите, можете еще раз набрать Колюбакина.

Она махнула рукой:

– Надоело. – И тут вспомнила: – Ой, у меня же смартфон из-за звонков ему разрядился! Дайте мне, пожалуйста, мою сумочку, там зарядка.

Потянувшись за лежащей на кровати сиреневой сумкой «Луи Виттон», я увидел рядом купленный Глазовой солнцезащитный зонтик. Я взял его в руки:

– А вот то, что способно разрушить самые хитроумные наши планы.

– Не поняла. При чем здесь зонтик?

– Зонтик – лишь часть некой цепи. Перед тем, как мы нашли Стригунова, певец на сцене пел арию. Вы не знаете, чья она и откуда?

– Нет.

– Ария Марино Фальеро из одноименной оперы Доницетти.

– Марино Фальеро, погодите…

– Совершенно верно, этот сюжет я рассказал Стригунову, когда он стал допытываться, о чем мы шепчемся. Почему же он мне пришел в голову? Потому что на картине, под которой вы недавно сидели в лобби, изображен, как я подозреваю, эпизод именно из этой истории, заинтересовавшей в свое время и Пушкина. Он даже хотел написать стихотворение «Марино Фальеро», да не закончил. Молодая догаресса из него вполне может быть дамой с бокалом на мостике. Над ней держат зонтик, похожий на ваш, только красный.

– Ну и что?

– Ничего. Дож Фальеро в конце истории лишился головы, а у Павла Трофимовича после того, как вы купили зонтик, произошло нарушение мозгового кровообращения.

– Мой зонтик, что ли, в его инсульте виноват?

– Зонтик, повторяю, – лишь часть цепи. Об инсульте заговорил сам Стригунов: «Я вот тоже иногда думаю, не хватил бы кондратий», – когда Колюбакин рассказал о смерти дожа Фоскари. А мы еще переглянулись, потому что я уже сообщил вам об инсульте Павла Трофимовича в моей реальности. Удар, постигший его, был предопределен, на что мы получали указания в форме издевательских намеков. А я даже бессознательно транслировал один, рассказав Стригунову историю дожа Фальеро. Но главное указание я получил, еще когда разговаривал с Колюбакиным на кафедре в вашем университете. Вы не помните, что за календарь там у них висит?

– Я там не бываю. Они ко мне ходят, если надо.

– На нем фото колонн с набережной Сан-Марко – тех самых, между которыми людей казнили. С Часовой башней в перспективе. То есть, мое перемещение в Венецию тоже было предопределено. И я, когда Колюбакин указал на эти колонны с вапоретто, мог бы насторожиться, что дело нечисто. Что-то даже шевельнулось в моей памяти, но я не стал в ней копаться. А зря. Ведь этот знак, в отличие от других, не носил характера расплывчатых символов. Хотя я не знаю, что бы мог предпринять, если бы тогда разгадал его. Во всяком случае, вернуться вас назад точно не заставил бы. И план на завтра, который я вам изложил, может запросто враз поломаться, если мы не будем учитывать подобных знаков.

– Ну, учтем мы их, а что дальше? Вы же сами сказали, что, даже разгадав знак с колоннами, ничего не смогли бы изменить.

– Но вы-то смогли кое-что изменить.

– Как же, интересно?

– Полагаю, что вы исчезли бы, как Колюбакин, если бы остались на площади. Но вы пошли в храм, и вот сидите сейчас рядом со мной.

– Ну, этот знак я давно разгадала. Ничего не могу сказать плохого про храм, но все эти истории этрускологами и венетологами показали, что нужно держаться ближе к вам, чтобы не исчезнуть. Я так и делаю.

– Тогда главный вопрос – почему я не исчезаю? В него втыкались все, с кем бы я ни разговаривал по этому поводу.

– Я знаю, почему, – просто сказала Лилу.

– Неужели?

– Вы можете смеяться, но про ученых я кое-что понимаю. Все бумаги и материалы, которые они подают ректору, проходят через меня. И я знаю этим людям цену. Делегаты исчезают потому, что они не настоящие историки, а вы настоящий.

– Да я и не историк вовсе, а филолог!

– Вы историк. Мне это стало ясно, когда вы рассказывали в самолете про свою расшифровку древней надписи. Вы способны сами открыть что-то, а эти доктора и кандидаты всё переписывают друг у друга. Если есть, что переписывать. А так – сдирают у авторитетов. Точнее, одни сдирают у авторитетов, а другие у них переписывают. Естественно, в рамках программы «Антиплагиат». Но все знают, что это плагиат, и молчат. Потому что сами такие.

– Весьма лестно слышать такое от вас, но должен вас разочаровать. Я ненадежная защита, потому что тоже исчезал. В Южноморске, из гостиницы. И из падающего самолета.

– Из падающего самолета я бы тоже хотела исчезнуть.