Корабли надежды

Ярослав Гаврилович Зимин Корабли надежды

«Воюет Росс за обще благо,

За свой, за ваш, за всех покой».

Г. Р. Державин.

«На переход Альпийских гор»

ПРОЛОГ

Лето 1798 года было в Петербурге солнечным и жарким. В открытые окна кабинета, затененные разросшимися деревьями, струился душный аромат отцветающей липы. Легкий сквозняк, не принося прохлады, шевелил бумаги на огромном письменном столе. С Сенатской площади доносилась глухая дробь барабанов. Был день экзекуций, и уже четвертого солдата, из нарушивших правила маршировки, прогоняли сквозь строй, забивая до полусмерти введенными императором палками новой формы.

А в залах Зимнего дворца бряцало парадное оружие, слышалcя топот ног сменяющегося караула, громкие команды разводящих. Некогда великолепный и пышный дворец Екатерины II стараниями императора Павла I^{1} сразу же после его восшествия на престол был превращен в огромное караульное помещение. Кордегардия в Зимнем — это была месть умершей императрице и нелюбимой матери.

Порой родители любят внуков больше, чем собственных детей. Бывшая императрица Екатерина II сына своего Павла — будущего императора больше чем не любила. Она его ненавидела. Хилый и болезненный в детстве, малорослый, с носом утицей, он так напоминал бывшего мужа — Петра III^{2}, лихо убранного с ее пути к трону братьями Орловыми^{3}. Ходили даже слухи, что императрица составила завещание о наследовании трона в пользу внука — Александра. Утверждали также, что есть и манифест, объяснявший это ее решение, подписанный в качестве свидетелей виднейшими людьми империи, в том числе Румянцевым^{4} и Суворовым. Завещание и манифест якобы в день смерти Екатерины ее бывший секретарь князь Безбородко^{5} выдал Павлу, а тот их тут же тайно сжег. Так это было или не так, но об этом охотно толковали и в салонах, и на улицах. Пытались понять, не в этом ли крылась причина жестокой опалы обоих фельдмаршалов сразу же после восшествия Павла I на престол.

Павел знал об этом. Сердился на всех и вся. И На себя самого — не мог пресечь слухи.

И сейчас, потный, с багрово-пятнистым лицом, метался из угла в угол, отшвыривая попадавшиеся иод ноги стулья. Два адъютанта, замерев, стояли у порога высоких полураспахнутых дверей. Из бессвязных выкриков можно было разобрать только отдельные слова: «Мальта…», «Бонапарт…». Пнув напоследок тяжелое кресло, император охнул от боли и бессильно в него упал. В зеленом гвардейском мундире, со сбившимся париком, с перепачканным пудрой лицом он был и страшен, и смешон.

Зимний дворец притих. Даже топот сменяемых часовых стал глуше. В соседней приемной застыли Безбородко и Растопчин^{6}. Они догадывались, что причиной гнева явилось донесение из Вены, и мысленно прикидывали, какого очередного скоропалительного решения им следовало ожидать.

Эти ближайшие помощники Павла I являли собой довольно забавное зрелище. Граф Федор Васильевич Растопчин — начальник военного департамента и вице-канцлер коллегии иностранных дел, высокий красавец гвардейской выправки с тонкими чертами нервного лица, в новом, с иголочки, мундире при всех регалиях, и рядом с ним — светлейший князь Александр Андреевич Безбородко. Небольшого роста, весь кругленький, с глазами-щелочками на пухлом и как бы помятом со сна лице, государственный канцлер и фактический руководитель российской внешней политики беспокойно теребил пуговицы на своем изрядно поношенном камзоле без всяких украшений.

Озабоченно переглядываясь, они терпеливо ждали конца гневной вспышки императора.

Павел постепенно приходил в себя. Он вытер скомканным париком взмокший лоб, размазав при этом пудру, и, брезгливо сморщившись, выбросил парик в окно. Поискав глазами причину своего гнева, он указал пальцем на валявшиеся посередине кабинета скомканные и растоптанные им бумаги. Адъютанты, столкнувшись лбами, кинулись их поднимать. Увидев, что у одного из них носом пошла кровь, Павел неожиданно расхохотался и, успокоившись, взял почтительно поданные ему листки.

— Иди-ка помойся. Как крови-то у тебя много… Да позови этих… — кивнул он в сторону приемной.

Безбородко и Растопчин, почтительно кланяясь, приблизились к столу.

— Вот вы доумничались со своей Директорией^{7}, а Бонапарт Мальту взял. В Босфор идет! Ваша Директория спит и видит, чтобы я с ней против Англии и Австрии воевать пошел.

Павел расправил один из поданных ему листков, принялся его перечитывать. Лицо его снова стало багроветь. Переглянувшись с Растопчиным, Безбородко, стремясь предупредить новую вспышку гнева, вкрадчиво произнес:

— Ваше Величество, посол Андрей Кириллович Разумовский вечно все путает. Его австрийцы напугали. Он же только барону Тугуту в рот смотрит. Не пойдет Бонапарт в Босфор. Что ему у нас на Черном море делать? Ему Англию побить хочется… В Египет он пойдет, Ваше Величество. Верьте моему слову! А что до Мальты, так только бы Порта^{8} наш флот пропустила, Федор Федорович Ушаков живо ее назад заберет.