Корабли надежды

Между тем положение эскадры день ото дня становилось все более затруднительным. Турецкое правительство, обязавшееся регулярно снабжать весь объединенный флот провиантом, либо ничего не присылало, либо присылало испорченную провизию. Деньги, полученные от Томары, таяли, как снег весной. Присланные Мордвиновым но распоряжению Павла I 30 тысяч червонцев оказались бумажными ассигнациями, которые никто не соглашался брать. Провиант, направленный им из Ахтиара, был порченый.

Даже сейчас, когда русские корабли находились вдали от родины и людям грозил голод, Мордвинов не мог отказать себе в удовольствии навредить Ушакову.

В середине декабря наступила зима с холодными ветрами и штормами. Матросы и солдаты простужались и болели. Госпитали на островах переполнялись больными. Жители, так радушно принявшие в свое время освободителей и не ожидавшие такого количества больных, которых они согласились кормить и выхаживать, начинали роптать.

На свои деньги и на то немногое, что получалось из Стамбула, Ушаков закупил толстые суконные плащи наподобие кавказских бурок и теплые сапоги из овчины. Их выдавали командам на батареях, построенных у северного и южного укреплений Новой крепости, и караулам на кораблях. Хуже было положение на турецких кораблях. Дисциплина, и без того низкая, под влиянием трудностей с провизией и наступивших холодов стала совсем плохой. Заставить галонджиев или солдат что-либо сделать на батареях стало невозможно, а попадая на берег, они тотчас начинали грабеж, подчас сопровождавшийся вооруженными стычками с жителями.

Почти каждый день французы предпринимали вылазки, чтобы сбить батареи, но успеха не имели. Несмотря на трудности с провизией, неурядицы с союзниками, блокада становилась все более полной. Надежды на помощь исчезли, но генерал Шабо не думал сдаваться. Более того, он отправил в Тулон с линейным кораблем «Женерё» донесение, в котором обещал выстоять и дождаться помощи.

Капитан «Женерё» несколько раз пытался прорвать блокаду, но каждый раз его перехватывали русские фрегаты и он вынужден был возвращаться под прикрытие батарей. Но однажды командиру французского корабля все же удалось темной ненастной ночью, выкрасив паруса в черный цвет, проскользнуть мимо турецких кораблей.

Когда Ушаков узнал об этом из сигнала патрульного судна, он послал адъютанта Балабина к контр-адмиралу Патрон-бею с распоряжением пуститься на быстроходных фрегатах вдогонку за беглецом. Но тот спал и долго не мог взять в толк, зачем его разбудили. А узнав, заявил, что не надеется уговорить свою команду выйти в море, так как его галонджии давно не получают ни жалованья, ни провианта и стали такими сердитыми, что нужно даже от них скрыть требование Ушакова, а то еще и взбунтуются.

На повторное требование Балабина дать сигнал погони Патрон-бей пожал плечами и, удивленный настойчивостью русского офицера, ответил, что если француз убежал, так это лучше, меньше пушек у генерала Шабо останется. Чем гнаться за ним, дуйте ему лучше в паруса.

Не трудно представить реакцию Ушакова, когда он узнал об отказе Патрон-бея отправиться в погоню.

С негодованием писал он Кадыр-бею о происшествии и требовал более энергичного участия в подготовке к штурму: «Ежели еще несколько времени будет пропущено, то очевидная опасность настанет, что крепость Корфу взять будет невозможно».

Но не помогло даже прозрачное предупреждение о возможной каре со стороны Селима III.

Кадыр-бей сознавал, что вся вина за отказ от штурма Корфу ляжет на него. Это грозило потерей головы. Но паши, видя слабость центральной власти, не думали повиноваться султанским фирманам, и подмогу войсками и провиантом Ушакову не присылали.

Одно только порадовало Ушакова — пришло пополнение русской эскадры.

9 декабря к эскадре Ушакова присоединились два фрегата, находившиеся в составе блокадного отряда в Египте.

30 декабря после трудного плавания и задержки из-за противных ветров пришел из Ахтиара отряд контр-адмирала Павла Васильевича Пустошкина в составе двух новых 70-пушечных линейных кораблей «Св. Михаил» и «Семеон и Анна». Приход Пустошкина особенно обрадовал Ушакова. С Павлом Пустошкиным он учился в Морском корпусе, под его командованием Пустошкин отличился под Калиакрией. Это был дельный и храбрый моряк, на которого Ушаков мог положиться, как на самого себя. Подкрепление было тем более ко времени, что на турецких капитанов надеяться не приходилось.

Однако радость оказалась кратковременной — на прибывших кораблях тоже не было провианта.

Надо было что-то предпринимать. Ушаков решил послать к Али-паше Метаксу, чтобы вынудить того прислать обещанное пополнение.