В бедной, с каменными стенами и окном-щелью церкви стоял перед иконой мужчина. Длинноволосый, в жилете со шнуровкой, в таких же, как у меня, штанах с пуговицами под коленками, в деревянных башмаках. За штаны рыбака цеплялась крошечная девочка в чепце с оборками и в платье до пола. Видимо, дело происходило в давние времена в какой-то шведской или французской деревне. Мужчина был, скорее всего, рыбак. Он держал очень красивую модель корабля. Протягивал ее к иконе. Кто на иконе, было не видать, только край и лампада. А кораблик был различим до каждой мелочи: все узоры на корме, швы на парусах, крошечные блоки, лесенки-снасти...
Эльза Оттовна чуть улыбнулась:
– И ты считаешь, что "обет" – это род парусника? Вроде брига или шлюпа?
Именно так я считал. Рыбак сделал кораблик на радость дочке и для украшения своего бедного дома. И принес в церковь, чтобы освятить его. Я знал, что в прежние времена был обычай освящать всякую готовую работу: брызгать святой водой и говорить молитвы...
Эльза Оттовна очень мягко сказала:
– Здесь, Петя, дело обстоит не совсем так. Картина называется "Обет", потому что здесь обещание. Клятва Богу... Наверно, этот моряк попал в страшный шторм и пообещал Спасителю и Богородице, что, если вернется невредимым, сделает красивый кораблик и поставит его перед образом в церкви. Так было принято...
Я почти не смутился. После всего, что случилось, какое значение имела моя ошибка... Но я задумался на минуту. Что-то досадное почудилось мне в таком обычае. Словно торговля какая-то! Ты меня спаси, а я тебе за это кораблик... Конечно, когда для жизни жуткая опасность, что угодно пообещаешь. А лучше бы подарил заранее...
Я спросил, подавив неловкость:
– А бывает обет, чтобы наоборот? Ну, чтобы не в уплату за какую-то милость, а просто так...
Точнее выразиться я не умел. А думал вот что. Если человек верит в Бога (я-то не верил, но сейчас речь не обо мне, а вообще), то он должен делать ему что-то хорошее не ради выгоды, а просто так, из любви. Чтобы радовать его... Хотя, с другой стороны, зачем Богу, его Сыну и Божьей Матери игрушечный кораблик? Ведь им стоит лишь пожелать, и появятся миллионы всяких кораблей, хоть из чистого золота... Да, но ведь маме, если по правде говорить, тоже не нужны были картонные домики, которые я склеивал и разукрашивал к ее дню рождению и к Восьмому марта. А она все равно радовалась. Потому что подарок, потому что я для нее старался. Потому что основное в подарке... любовь. Да...
И Эльза Оттовна, кажется, опять поняла меня:
– Конечно, можно и так, Петя... Главное, когда от души... – Потом снова спросила со вздохом: – Ну а как же с хором-то, а?
Я вновь ожесточился:
– Не знаю... Никак. Без галстука я на сцену не выйду.
– Я тебя понимаю... Но и ты пойми... И тебе плохо без хора, и нам без тебя плохо...
– Я тоже понимаю... – И опять я отвел намокшие глаза.
– Видишь, оба понимаем друг друга. А договориться не можем... Будто идем параллельными тропинками, а сойтись не получается.
– Потому что параллельные не пересекаются...
– Иногда, Петя, пересекаются.
– Ну, это только в бесконечности. Не в нашем мире.
– О! Ты знаешь и это? Слышал про геометрию Лобачевского?
Я слышал. От соседки Насти. Она была худая очкастая отличница и хотела сделаться математичкой. Но тот наш разговор начался не с математики. Несмотря на всю серьезность, Настя, как мальчишка, увлекалась марками. Мы иногда вместе разглядывали свои коллекции, менялись и даже спорили. И вот я увидел у нее серую марку с незнакомым портретом и подписью: "Н.И. Лобачевский".
– Это кто? Моряк?
– Это ученый.
– А почему в мундире?
– В старые времена в университетах профессора носили мундиры... Он знаменитый математик. У него труд есть "Теория параллельных линий", я недавно читала.
Я хихикнул:
– Чего там про них сочинять-то, про параллельные линии?
– А ты что про них знаешь?
Геометрию я, конечно, еще не учил, но про параллельные знал из книжек.
– Это такие, которые тянутся рядом друг с дружкой. На одинаковом расстоянии, как рельсы. И нигде не пересекаются. – И я вспомнил, как мы в прошлом году с мамой ходили в ближний лес за грибами.
– А вот и пересекаются! – торжественно заявила Настя.
– Врешь! Тогда они, значит, не параллельные!
– Ты рассуждаешь с точки зрения Евклида. А у Лобачевского своя наука. Параллельные могут пересекаться, только очень далеко, в самой бесконечной бесконечности, где искривляется пространство.
– Как это?