Кораблики, или «Помоги мне в пути…»

– Что за безголовое создание! Жить надоело? Знаешь, какое там напряжение?!

Он ничуть не обиделся. Только сказал гордо:

– Подумаешь. Меня никакой ток не берет.

– Балда ты, там же несколько тысяч вольт! – вмешался я. – Марш умываться и спать, курица растрепанная… – Ухватил его под мышку и потащил в ванную.

Петька дурашливо заболтал коричневыми босыми ногами. Как и многие здешние мальчишки, он привык гулять босиком. Тем более, что все еще стояло лето.

3

Когда же начался наш разлад? Может быть, когда Петька притащил из школы сразу несколько "неудов" и я всерьез разозлился, а он сказал нахально:

– Подумаешь! Сам-то, что ли, отличником был?

– Ты вот порассуждай! Кончится тем, что выдеру!

– Сам себя, значит. Как унтер-офицерская вдова, – хмыкнул он. В школе они как раз проходили Гоголя.

Я малость опешил от такой его находчивой дерзости, но он уже сделался дурашливо-ласковым и промурлыкал:

– Дядюшка Пит, моя совесть не спит. Она меня гложет, на лопатки положит… Я все выучу и пересдам.

– Обормот, – с облегчением сказал я. А он умчался к мальчишкам в ближний парк.

Но скоро я заметил, что Петька огрызается все чаще и чаще. Может, возраст такой наступал? А может… что-то еще?

Вот ведь повороты судьбы!

Что я хотел от жизни? Моя задача с Конусом была блестяще выполнена. "Игла" шла в Пространстве, туннель существовал – это была непреложная данность. Я свою миссию выполнил до конца. Правда, предстояла еще посадка Конуса на далекую планету и практическое освоение туннеля, но это уже было дело других, специально подготовленных людей. А я, порядком вымотанный тридцатилетней, всего меня без остатка забравшей работой и двухлетней вахтой на "Игле", сейчас был намерен предаваться заслуженному отдыху и прочим человеческим радостям бытия… Нет, конечно, не сплошному отдыху. Буду работать над статьями по корпускулярной теории Времени, над монографией-отчетом о своем отрезке пути на "Игле", о свойствах туннеля, но все это – неспешная, уютная такая деятельность…

Так я рассчитывал.

А судьба мне, всю жизнь бездетному и холостому (хотя и немало пострадавшему на сердечном фронте), подкинула роль папаши упрямого сорванца. Никак иначе эту роль не назовешь, несмотря на необычность случившегося.

Когда Петька чересчур вредничал, я думал: "Неужели я был в его возрасте таким?" Казалось, что нет, не таким. Спокойнее, покладистее. Но, с другой стороны, я ведь и не оказывался в такой вот обстановке. Переселение в другое время кому хочешь может поменять характер…

Казалось бы, при нашей-то одинаковости я должен угадывать, просто читать все его мысли. Но куда там! Я понятия не имел, что у него нынче в этих мыслях-то.

Однажды я засиделся до ночи за журналом "Галактика", и вдруг показалось, что Петька в своей комнате, за прикрытой дверью, тихонько плачет.

Тревога толчком подняла меня на ноги. "Это должно было случиться, – подумал я. – Столько всего навалилось на беднягу. Днем, понятное дело, школьные заботы, приятели, игры и веселье, а вот ночью-то оно и приходит – печаль и тяжелые раздумья…"

Я на цыпочках шагнул в комнату. Мягко горел зеленый, в виде лесного гномика, ночник. Я подошел к постели.

Петька не плакал. Но и не спал. Смотрел в потолок. Без удивления повернулся ко мне.

– Что не спишь, Петушок?

– Так. Думаю…

Что тут скажешь? "Не думай, спи" или "Завтра рано вставать, в школу идти"?

Я сел на край постели. Молча.

Петька сказал хорошо так, ласково:

– А сам-то почему не ложишься, Пит?

– Читаю. Статью одну интересную раскопал.

– А-а… – протянул он. И вдруг спросил, опять уставившись в потолок: – А когда прочитаешь, опять пойдешь к ней?

Я обалдел. И не нашел ничего ответить, как только:

– А тебе-то что?

– Так… Зачем ты к ней ходишь?

Он прекрасно знал зачем. Потому что я в одиннадцать лет все про такие вещи знал тоже. Что нам было дурака валять друг перед другом?

– Я же взрослый мужик… Природа…

– Ага, "природа". А если от нее ребенок получится?

– Не получится. Карина не хочет… А если бы и получился, чего плохого?

– Вот еще, – буркнул он.

– Ты же сам хотел маленького братишку или сестренку. Там еще, в Старотополе.

Петька возмутился:

– Когда это я хотел? Не придумывай!

– А ты не отпирайся. Я же отлично помню.

– Ты много помнишь… чего на самом деле не было.

Он явно напрашивался на ссору. И я понял почему. Ему порой досадно и неловко было оттого, что я знаю про него все. По крайней мере, все из старотопольской жизни. Его дела, мысли, тайные движения души. Поступки, о которых не хочется вспоминать. Все слабости и привычки. В том числе и такие, о которых стыдно говорить. И тот случай с Турунчиком…

И поэтому не раз уже Петька огрызался в ответ на мои даже вполне безобидные воспоминания. Говорил, что я все путаю и "ничего подобного не было".

Конечно, и он, в свою очередь, все знал про мое детство. Но именно про детство, про старотопольское время. А про дальнейшую жизнь – только с моих слов. Поэтому условия игры были очень неравные.

И сейчас я спорить не стал. Сказал примирительно:

– Ладно, Петух, не топорщи перья, спи…

Он сердито отвернулся к стене.