Кораблики, или «Помоги мне в пути…»

— Дома бабушка ругается, говорит: надоел. А я разучиваю. Для хора. Я там пою… И воюю, пока она играет, с репейниками…

Он показал мечом на сорняковую чащу.

Петька ревниво заметил:

— По-моему, у песни другое настроение. Не военное…

— Ага. Но я раздваиваюсь. Один воюет, а другой слушает.

— Раздваиваться опасно, — сказал Петька и поглядел на меня. С чертиками в глазах.

— Не опасно. Не слушай его, — сказал я мальчику.

Он засмеялся и кивнул. Сел на корточки, стал вертеть ручку патефона. Поставил пластинку снова. И не ушел, прослушал ее вместе с нами.

Только после этого мы двинулись дальше, сказав мальчику «счастливо»…

2

Отошли мы совсем недалеко. Опять запетляла в ромашках тропинка и привела нас к заросшей по краям круглой дыре. Широкой, словно туда провалилась железнодорожная цистерна. Черная глубина дышала холодной влагой — как заброшенный колодец.

Петька зябко запереступал на краю, заглянул в черноту. Я ухватил его за куртку.

Петька оглянулся:

— По-моему, он там…

— Кто — он?

— Конус!

— А-а… — сказал я, словно стряхивая с себя сон. Тоже нагнулся. Крикнул: — Ау!

— Ау-у-у! — прокричал и Петька.

Но не было никакого отклика. Да и что могло быть? Конус не откликнется так просто: нужен контактный шлем. А где его тут возьмешь?

Но эта мысль не особенно огорчила меня. Не то чтобы проблема Конуса меня вовсе не волновала, но казалось, что для решения будет еще много времени. Так я и сказал Петьке. И добавил:

— К тому же я не уверен, что здесь именно он.

Петька пожал плечами. Мол, ну и рассуждения у тебя. Однако спешки тоже не показал. Взял меня за руку.

— Пойдем…

И мы пошли. Прямо по траве, потому что тропинка была узкая.

— Никогда не обращал внимания, какие замечательные над Старотополем облака, — сказал я.

— Потому что некогда было смотреть вверх.

Старотополь на фоне сахарных облаков и на фоне синевы между ними вставал во всей красе. Желтовато-серая громада старой крепости была весело освещена солнцем. Сколько в этой крепости у нас, у мальчишек, было приключений! Кружевной стеклянный мост выгибался над крепостью искрящейся дугой, а выше его висели два серебристых аэростата и держали громадный плакат с клоуном — рекламу Старотопольского цирка. Я подумал, что ужасно давно не был в нашем цирке… Вон купол его блестит, словно крышка алюминиевого чайника… Сторожевые башни и колокольни Троицкого монастыря поднимаются на речном обрыве, словно сказочный городок. Слева от него — круглая, могучая башня аттракционов, опоясанная спиралью детской железной дороги. А на террасах-станциях курчавится зелень здешних акаций и кленов… Не видно никаких небоскребов, а за пологим холмом с домиками Привокзальной слободы торчит вышка стадиона, от которого начинается наша Гончарная улица.

Может быть, на этот раз нам повезет?

Мы ступили в первый переулок окраины. Дурашливый серый щенок бросился нам под ноги, заливисто тявкнул и ухватил меня за штанину. Следом выскочили мальчик и девочка — оба смуглые, веселые, растрепанные. Лет семи.

— Не бойтесь: он не кусается!

Мы не боялись. Я потрепал песика по ушам, а Петька вздохнул. Вспомнил Кыса?

Мимо домов с резными карнизами и узорчатыми деревянными воротами мы вышли на улицу Храбрых пожарных (где высокая белая каланча), прямо к знакомому магазину «Всякая книга». За стеклом магазина стояла все та же метровая фанерная обложка: «Золотой ключик, или Приключения Буратино». Сам Буратино с желтым ключом наперевес замер на ней в своем вечном радостном танце…

Отсюда ходил к рынку открытый дребезжащий трамвайчик номер два. Он как раз подъехал, и мы заскочили на площадку.

Толстая кондукторша с разноцветными рулонами билетов на груди спросила с добродушной иронией:

— А как насчет оплаты проезда, дорогие граждане?

— Ой… — Петька зашарил по карманам.

Я тоже. Денег не было. А кредитная карточка из магнитного пластика здесь явно не годилась.

— Понимаете, мы только вернулись… — заискивающе сказал я.

— Вернулись они! — хмыкнула кондукторша. Но не сердито. И отошла.

Петька встал на цыпочки и прошептал мне в ухо:

— Это знаешь кто? Это мама Витьки Засохина из нашего класса. Помнишь?

Я, кажется, помнил. Или нет? На всякий случай сказал:

— Ну конечно…

— А тот мальчик с патефоном — это Стасик Валентинов. Из нашего хора…

Трамвайчик обогнул рынок, и мы вышли, сказав маме Вальки Засохина «спасибо». Она погрозила толстым пальцем.

Старые тополя росли здесь так густо, что солнце еле пробивалось. И пахли эти тополя, словно здесь недавно прошел теплый дождь. А может, и правда прошел? На потрескавшемся асфальте искрились лужицы.

Мы прошагали под Рыночным мостом (по нему резво бежали разноцветные «эмки», «победы», «газики» и трофейные «бээмвэшки». Деревянный мост поскрипывал), потом — вдоль забора стадиона. И наконец оказались на Гончарной улице. Здесь все было как раньше.

Мы свернули в Полынный переулок.

Вот и наш двухэтажный покосившийся дом. С наколоченным узором-солнышком на кривых воротах. Со знакомыми занавесками за стеклами тех самых окон.