Корчак. Опыт биографии

Кончина оборвала путь человека достойного и почитаемого всеми, кто знал его; то был блаженной памяти Юзеф Гольдшмит, присяжный поверенный; … с его смертью мы утратили человека, который любил добро со всею силою своей благородной души. … Иудей, наделенный светлым разумом и прогрессивными стремлениями, он охотно участвовал в каждом предприятии по просвещению единоверцев и защите их от клеветнических обвинений. В шестидесятые годы, когда журнал наш начал выходить, он первым поспешил предложить редакции сотрудничество и долгое время снабжал «Израэлиту» своими статьями. … Увы, в самом расцвете лет и самоотверженного труда его поразила тяжкая болезнь, и, прожив несколько лет в страданиях, сей достойный человек окончил достойную жизнь свою. После себя он оставил вдову, дочь и сына, для которых был самым нежным и заботливым супругом и отцом.

Длинная процессия друзей, товарищей и знакомых с неподдельной скорбью проводила его останки на вечный покой, и вот над добрым человеком сомкнулась могила, омытая слезами осиротевшей семьи и друзей, которых блаженной памяти Юзеф Гольдшмит нажил за честную и добродетельную жизнь свою{67}.

Легкомыслие, а позже – болезнь мецената Гольдшмита втянули его в огромные долги. Очевидно, не нашлось близких и друзей, которые поспешили бы на помощь. Пришлось продавать квартиру, мебель, ценные вещи. Разошлись по чужим рукам знакомые с детства, казалось бы, вечные предметы: элегантная мебель, дорогие ковры, зеркала в резных рамах, серебряные ханукальные подсвечники, кубки для субботней трапезы, унаследованные от грубешовских Гольдшмитов, от калишевских Гембицких. Иллюстрированные издания Мицкевича и Словацкого, что покупал отец. Бабушкино бидермайеровское кресло, на котором она, бывало, сидела, слушая реформаторские проекты маленького внука. Возможно, именно из-за этого внезапного разорения семейного гнезда Корчак во взрослом возрасте был равнодушен к материальным ценностям, так и не нажил собственного угла, жил жизнью аскета?

С Лешно они переехали на улицу Новосенаторскую, 6, кв. 11, сейчас улица Мольера, дом возле Большого театра. В «Курьере варшавском» появились очередные объявления о приеме учеников. «С разрешения школьных властей Цецилия Гольдшмит принимает на пансион учеников (евреев) государственных и частных школ, гарантирует родительскую заботу и, по желанию ученика, – помощь в учебе». Оговорка о национальности гарантировала подопечным кошерную кухню, соблюдение законов субботы и других основных иудейских заповедей – поскольку в доме Гольдшмитов по-прежнему царил традиционный еврейский уклад, вопреки утверждениям, что Корчак рос в обстановке, ничем не отличавшейся от атмосферы польских семей.

Анне в 1896 году исполнился 21 год. Она давно уже была девушкой на выданье, но болезнь отца, должно быть, отодвинула вопрос замужества на задний план. Бесприданнице, еще и с самоубийством в семье, трудно было найти мужа. Она не сидела в ожидании, сложа руки. Скорее всего, Анна помогала матери в организации пансиона. Она хорошо знала иностранные языки, могла давать частные уроки. Сестра Генрика, о которой практически ничего не известно, кажется прозрачным, почти невидимым существом, будто из сна. Где и когда она познакомилась с таинственным человеком, за которого вышла замуж и с которым поехала в Париж? Как случилось, что в ее истории трагически повторилась судьба матери? Муж Анны, Жозеф Люи, страдал венерическим заболеванием – вероятно, как и Юзеф Гольдшмит. А в 1909 году он покончил с собой.

Восемнадцатилетнему Генрику оставались еще два года учебы в гимназии. Он знал, что должен найти деньги на обучение – около шестидесяти рублей в год – и помогать матери кормить семью. Стал давать больше частных уроков. Начал хуже учиться. Остался на второй год в том же классе.