Кордес не умрет

— Несколько лет назад я встретил его на одном процессе. Он был моим противником. Я у него многому научился. Он мне тогда очень понравился.

Адвокат снова улыбнулся.

Я продолжала:

— Мы были с ним вполне счастливы в течение семи лет, несмотря на то, что он на двадцать лет старше меня. Он привык к Корнелии, она привыкла к нему. Когда ей еще не было четырех лет, она была уже не Корнелия Кордес, а Корнелия Этьен.

Она не знала, что Альберт не был ее отцом. Я ей этого, разумеется, не сказала. До сих пор она этого не знает…

Альберт умер в конце 1955 года. В это время я получила текстильное предприятие своей старшей тетки в полное распоряжение, построила на деньги, полученные от страховой компании после смерти мужа, здание, в котором разместились галантерейная торговля и салон мод. Под моим руководством они до сих пор процветают, пользуются популярностью покупателей и клиентов.

Три года назад умерли и отец, и обе его сестры. Корнелия стала уже взрослой девушкой; она очень тяжело пережила смерть деда и тети Юлии, которых любила и к которым была привязана, с самого раннего детства. Она на какое-то время даже вынуждена была бросить школу, но вскоре мне все же удалось ее успокоить, и после повторного курса Неле сдала все экзамены.

Казалось, все теперь в порядке. А я, хоть и чувствовала себя одинокой, не имела времени предаваться печали. Дело и Неле поглощали меня целиком.

И вот я отпустила дочь, — потому что она очень попросила и потому что она, бесспорно, заслужила это, — с двумя подругами на две недели в Энгадин покататься на лыжах…

— Найдется у вас для меня еще сигарета?

Он молча достал пачку и поднес мне огня. Я глубоко затянулась. Деган, видимо, не заметил, что сигарета мне понадобилась для того, чтобы выиграть время. Сейчас в моем рассказе наступает критический момент. Что можно ему рассказать, чего нельзя? Я предполагала, что о письме он уже знает. Полиции, во всяком случае, о нем известно. Я сделала вывод: значит, не следует отступать от правды. Я должна ему все рассказать, если хочу вырваться отсюда. Или почти все. Однако, по возможности, Неле не следует впутывать в это дело…

Деган кашлянул и вывел меня из раздумья.

* * *

Когда Корнелия на прошлой неделе, загоревшая и счастливая, вернулась домой, она с воодушевлением рассказала мне о том, как провела время в Энгадине. Но ни слова о какой-либо любовной истории она мне не говорила.

«Все было изумительно! Там были еще любители лыж из Северной Германии. Один гамбуржец… интересный человек… Такой открытый, такой общительный… Он умеет свистеть на два голоса — так свистеть!.. И еще он показывал массу разных фокусов… А выглядит он — ну просто превосходно!..»

Я попыталась свести воедино ее высказывания, потому что внезапно выплыло из памяти давно забытое — поразительные способности Кордеса именно такого рода: придавая какое-то особое положение губам и языку, он действительно мог свистеть, что называется, «на два голоса». Впрочем, вскоре я снова об этом забыла. До того самого утра, когда пришло письмо. Сначала я подумала: это случайное совпадение. Но когда я, повертев конверт в руках, взглянула на обратный адрес и фамилию отправителя, мне стало не по себе. Я прочла: «Курт В. Куртес». Новым было «В.» — тщеславная попытка самоутверждения, впрочем, вполне в духе времени; незнакомым был и адрес: Гамбург и такая-то улица… Когда я это прочла, мне пришлось сесть на табуретку, стоящую в прихожей.

Не вникая в то, что я читаю, проглядела всю остальную почту. Хоть убейте, но я была не в состоянии воспроизвести ни одного слова из всех этих деловых писем, проспектов и объявлений… Тогда я вскрыла толстый конверт адресованного не мне, а Корнелии письма. В нем было семь страниц. Любовное письмо. Куртес-Кордес написал моей, нет, своей дочери, любовное письмо на семи страницах.

У него было больше времени, чем тогда, думала я механически. У меня не было ни зависти, ни ревности, только ужас и злость. И я — могу вам это сказать совершенно спокойно, герр доктор Деган, как могла бы это сказать и на суде, — думаю сейчас и думала тогда, что могла бы его убить.

Было полдевятого утра.

Корнелия еще спала. Ей были дороги эти последние перед началом первого семестра дни, когда можно было еще немного полепиться и понежиться. Она хотела изучать германистику и к учебе относилась ревностно.

Я быстро собрала чемодан и сказала Изабелле, моей экономке, что уезжаю по делам на день-два в Гамбург. Я схватила деньги, черкнула пару слов Неле и помчалась, словно за мной черти гнались, на аэродром в Мюнхене. Семьдесят километров, отделяющих аэродром от нашего города, я проскочила на машине за 45 минут. Возможно, такая спешка была напрасной: я все равно не знала, когда отправляется самолет на Гамбург. Но я должна была как можно быстрее встретиться с человеком, который так внезапно и бесцеремонно вторгся в мою и нашу жизнь.

Я ждала примерно два часа следующего рейса на Гамбург.