Кордон

– Ты еще не понял? – Фуррет задал вопрос и чуть наклонил голову набок, внимательно глядя на Хото. – За тобой долг, мастер Высота.

– Я отдал все долги, мастер Фуррет. Уже давно.

Фуррет выдохнул сквозь зубы – вышло чересчур зловеще – будто гигантская рептилия в теле человека:

– Давай не будем кривляться. Бубо угробил именно ты. И плевать, что этот мудак задолбал всех и вся! И плевать, что он был должен, что тебе, что еще паре дюжин человек! Ты угробил хорошую дойную корову. Еще и спер добрый шмат говядины, испоганив часть остальной туши. Напомнить, что за такое бывает? И, повторюсь, мне плевать, что этого жадного подонка настигла в твоем лице справедливость! Высшая справедливость в моем лице лишилась изрядного процента дохода!

Хото молчал, внимательно изучая рельеф подлокотников кресла, особое внимание уделяя коротким когтям.

– Раз молчишь, значит, признаешь вину. И да, с семьей Бубо вышло нехорошо.

– Я предпочитаю божий суд в таких делах. В конце концов, и в борделях можно жить. Ты же держишь обеих для личного пользования, не вручил еще Ратту и его береговым крысам? И да, раз уж зашла речь о борделях и шлюхах… Раз тут сидел этот буйный старикашка, значит, надо кого-то убить? И этого “кого-то” много и правильной дракой не пахнет? Какая-то из банд решила, что господин Фуррет перестал ловить мышей? И надо осуществить показательную порку?

– Знаком человек по имени Рэйни?

– Человек? – фыркнул Хото. – Да это ходячая свинья, да простят меня честные и вкусные хрюшки за сравнение!

– Знаешь, – потер ладони Фуррет, – уже лучше! Можно сберечь полсотни слов.

Высота отмахнулся:

– Этого хряка все знают. Любит шалить на границе порта и «чистых» районов. В сам порт не лезет, опасается Ратта. Тварь та еще, и банду подобрал под стать. Но зачем я? Там хватит и седой развалины с десятком обормотов Дюссака.

– Нужна полная уверенность, что Рэйни не сбежит. И еще нужна жестокость. Настоящая. Чтобы содрогнулись, представив себя на месте подвергнутых. Кто, если не ты?

Хото тяжело вздохнул:

– А ведь этот день мне не нравился с самого начала.

– Трудный день, – согласился Фуррет, – но тебе, хотя бы, не отпилили голову.

– Возможно, это лучший вариант, – меланхолично проговорил Хото, – и вообще, господин Фуррет, не найдется ли у тебя горячего вина? Можно без пряностей. Я зверски продрог.

– Эй! – рявкнул господин Фуррет. – Вы, оба, за дверью! Хватит подслушивать! Заходите!

Дверь тут же распахнулась.

– Дюссак, – скомандовал Фуррет, – не сочти за труд, свистни кухарям, чтобы принесли горячего вина, а то Хото изойдет на сопли и толку от него не будет.

Дюссак кивнул, шепнул одному из безмолвных стражников приказ на ухо, тот дробно ссыпался по лестнице.

– Ты так сказал, будто от него этот толк будет? – просопел Бьярн, топчась у входа – его кресло было занято. И мерзкий хорек вытирал свои грязные пальцы об его меч!

– Какой-то, да будет! – хихикнул Высота. Его начало знобить, а что в желудке творилось – и врагу не пожелаешь!

– Разве что на твоих соплях кто-то подскользнется и расшибет себе голову!

Хото лишь улыбнулся в ответ.

Кухари у господина Фуррета, что молнии! Раз, и перед Высотой стоит парящая кружка.

Стенолаз обхватил ее обеими ладонями – горячая глина приятно грела ледяные пальцы. Покосился на Бьярна – тот так и стоял у двери, не зная, куда себя деть.

– Раз уж судьба, в лице господина Фуррета, нас снова свела вместе, то какой у нас план, ветхобородый?

– Заходим и убиваем всех. Кто убежит, тех прихлопнут на выходе люди господина Фуррета. На тебе Рэйни и антураж, раз уж надо все обставить красиво. На мне все остальные. И остальное.

– И ты еще жив с такими продуманными и проработанными стратагемами? – покачал головой Хото.

– Мои планы трезво учитывают возможности всех сторон и трезвый взгляд на ситуацию. – Бьярн подшагнул, схватился за ножны, стал вытирать рукавом те места, которых могли касаться пальцы проклятого сопляка.

– Так бы и сказал, старик, что выпить хочешь! Дюссак, будь другом, озадачь кухарей на еще одну порцию! И себе возьми, заслужил!

*****

«Судьбой рыцаря была война. И он принял ее с радостью. Рыцарь сражался всю жизнь. Дюжина битв и многие сотни боев. Погибшие друзья и убитые враги. Кровь на лице, своя и чужая.

А потом пришла старость. Она подарила седину, но забрала прежнюю силу рук и ясность взора. И рыцарь вспомнил, что родился он не из звона мечей и треска пожарищ.

И дорога его повернула к дому. Рыцарь не помнил, какой он, этот родной дом – очень уж давно судьба вывела на дорогу войны…

И был его доспех избит безжалостными ударами, и меч его был выщерблен, и одежда вся в засохшей крови.

Но узнали. Да и как не узнать такого героя? Особенно, когда едет он не с пустыми руками.

И отец вышел к воротам замка, и обнял крепко. И дивились люди – стоят два старика, один другому ровня морщинами да сединой – так иссушила рыцаря долгая дорога.

И несли ему сестры вино и прочее угощение, и омыли уставшие ноги. И с братом выпили, и с каждым из соседей. И спросил рыцарь: «Где мать моя? Где та, что родила на свет?»