Кордон

Иван Николаевич не однажды мысленно казнил себя за то, что не сумел уберечь моряков экипажа от гибели. И вот к ним, погибшим от болезней, прибавились еще — двое убиты в бою, четверо получили ранения. А ведь это не последнее сражение с чужеземцами…

Девятичасовой бой 20 августа убедительно доказал Изыльметьеву, как был прав Завойко, настояв снять с корабля орудия и укрепить ими береговые батареи. «Аврора», как и «Двина», обращенная вооруженным бортом к противнику, не стала слабее — будь на месте пушки второго борта, они все равно бы в таком сражении не пригодились. Мощь корабельных орудий враг ощутил заметно. И в том, что шестьсот французских десантников поспешно драпанули с Красного Яра, была немалая заслуга авроровцев. Вражеская морская пехота, похоже, не ожидала орудийного обстрела из Малой гавани. Повернули вспять и фрегаты противника, пытавшиеся приблизиться к Кошечной косе. Несколько раз высунувшись из-за Сигнального мыса и получив ощутимые удары в борта, корабли в тот день больше не рисковали подходить близко к берегу. Таким образом «Аврора» и «Двина», бесспорно, спасли от разрушения батарею Дмитрия Максутова. Корабельными орудиями с сопочного перешейка был отбит второй вражеский десант, намеревавшийся высадиться на Сигнальном мысе.

Изыльметьева радовало, что авроровцы 20 августа участвовали во всех боевых операциях, на корабле и на суше, и показали себя в сражении с самой лучшей сторо-

ны. Не сомневаясь, что враг предпримет вторую решительную попытку овладеть портом, Иван Николаевич морально и физически готовил своих моряков к очередному сражению, которое, по его мнению, будет более жестоким.

— Боеприпасы беречь, — наставлял он артиллеристов. — Ни одного выстрела мимо цели. Спокойствие и хладнокровие — в характере смелых людей. Вы сами видели, что враг робок. Но он силен числом. Противопоставим же ему свою волю, стойкость и храбрость. Противник будет сломлен, если никто из нас не дрогнет в бою…

На «Аврору» прибыл Завойко. Губернатор был удручен, но старался держаться бодрым.

— 20 августа мы ухлопали английского адмирала, — сообщил он Изыльметьеву. — Вчера его вместе с другими похоронили у Тарьинской бухты. Может, смерть адмирала охладила противника?

— Сомневаюсь, — подумав, ответил Изыльметьев. — Скорее, напротив — озлобила. Адмиральский флаг с «Президента» не сняли. Будут ожесточенно сражаться с именем Дэвида Прайса.

— Но урон для них большой, — сказал Завойко. — Он не может не вызвать у командиров растерянности, не перепутать их прожекты. Знать, не от хорошей жизни скрывают от нас смерть адмирала. А каков Фебрие де Пуант? Вернул пленных. Благородный поступок…

— Какое уж тут благородство! — не согласился Изыльметьев. — Держать на корабле во время сражения женщину с детьми — изуверство! Да и мешала она им. И еще, полагаю, что адмирал поддался предрассудку: ведь многие моряки мира, как знаете, считают, что женщина на корабле — предвестник несчастья.

— Возможно, — в задумчивости ответил Завойко. — А детей вернули уже ненормальными: их психика, безусловно, потрясена. Могут вырасти кретинами.

— Таково адмиральское «благородство», — отозвался Изыльметьев. — Но матросские руки деспотам нужны. Заметьте, в шлюпку посадили самых хилых морячков, а пятерых сильных оставили. Видимо, надеятся, что они заменят убитых.

— Только под усиленной стражей враги удержат их у себя, — произнес губернатор. — С одним Удаловым беспокойства не оберутся. Непокорный, гордый человек.

Пройдясь по кораблю и убедившись, что моряки «Авроры» готовы к очередному отражению противника, За-

войко напомнил командиру о необходимости в критический момент уничтожить фрегат.

Изыльметьев промолчал. Капитан-лейтенант, сроднившийся за длительное путешествие с «Авророй», никак не мог смириться с мыслью, что ее придется предать огню.

— Будем драться до конца, — пообещал он губернатору.

— Такова наша участь.

Завойко пожал командиру фрегата руку и отправился на «Двину».

Изыльметьев вернулся в свою каюту. Ему захотелось побыть наедине, посидеть молча, поразмышлять.