Кордон

Ночь действительно была спокойной и удивительно тихой. Мягкая густая мгла легла на ровную водную гладь, слив воедино небо и море. В какую сторону ни посмотри, — чернота: ни луны, ни звезд, а стало быть, ни серебристожелтого перелива волн.

Пилкин, коротая время, зашел в рубку. Там, кроме рулевого матроса Матренина, находился вахтенный помощник старший боцман Заборов. Моряки о чем-то беседовали, но с появлением лейтенанта замолчали.

— Как настроение? — спросил Пилкин.

Рулевой не повернулся, словно его вопрос не касался, а Заборов бойко ответил:

— Нормальное, ваше благородие. Подтверждаю с матросом Матрениным учение по безопасности судоходства. Разрешите продолжать?

— Да-да, конечно.

— Стало быть так, — сказал старший боцман. — Ты, Матренин, вдруг почувствовал, что тебя стужей с носа корабля обдало. Сразу соображай, отчего это бывает. От холода, стало быть. Значит, где-то недалече льды. Они прут на тебя. Для верности глянь получше на воду: волны стихают. Но ты не слепой — флаг и гюйс полощутся от ветра, а на море гладенько. Тут и дураку ясно, что волну что-то сдерживает. Вот это и есть самая верная примета — льды ползут. А дальше сам знаешь, что делать, поскольку и у тебя какая-то сообразительность имеется: проворно докладываешь об энтом вахтенному офицеру. — Заборов льстиво покосился на лейтенанта. — Уразумел, Матренин?

— Так точно.

Пилкин догадывался, что вахтенный помощник подслушал его разговор с Максутовым и после этого стал подтверждать учение с матросом.

— А в светлое время еще по каким признакам можно определить приближение торосов? — спросил Пилкин.

— А Матренин? — Заборов хитро переадресовал вопрос, притворяясь знающим.

Матрос, не отрываясь от штурвала, молчал.

— По облакам, — подсказал Пилкин. — Торосы или айсберг на низких облаках создают ледяной отблеск, белесоватое отсвечивание. Опытным морякам нетрудно по ним определить близость ледового покрова.

— Уразумел, Матренин? — спросил Заборов.

— Так точно.

Поговорив еще минут пятнадцать, лейтенант оставил рубку. Заложив руки за спину, он, тихо насвистывая мелодии любимых романсов, начал неторопливо прогуливаться по фрегату.

Это случилось через два часа с минутами после того, как Пилкин принял вахту. Он стоял около рубки, прислонившись к ней плечом и думал о чем-то своем. Фрегат шел левым галсом. К однообразному плеску волн слух вахтенного офицера привык, как привыкают уши к тиканью домашних часов: звуки есть и в то же время их не замечаешь. Идут часы, ну и пусть идут — нет человеку до них никакого дела. Но стоит курантам изменить ход или остановиться, уши это моментально уловят. Нечто подобное произошло и в ту ночь с Пилкиным. В однообразный всплеск волн за бортом вплелись еле уловимые встречные звуки, похожие на отдаленное шипение воды. Лейтенант навострил слух и убедился, что море шумело иначе, чем минуту назад. Шипенье нарастало. Пилкин подошел к правому борту и начал всматриваться вперед, туда, откуда доносились непривычные для этой ночи звуки. И вдруг замер: в полутора кабельтовых от носа корабля он увидел белесые пятна парусов. Неизвестное судно без огней двигалось прямо на «Аврору». Как и многие моряки мира, Пилкин не был лишен предрассудков. «Летучий голландец!» — мелькнула парализующая мысль.

…О, сколько увлекательных и страшных рассказов слышали люди от бывалых мореплавателей, которые в разных широтах «своими глазами» видели блуждающее судно злого косматого колдуна-голландца! Белый призрачный корабль, наводящий ужас на моряков всех стран мира, всегда появлялся бесшумно и неожиданно. Он то плавно скользил по морской глади, то, словно огромная птица, парил над океаном.

Белый парусник «Летучий голландец», по мнению