Корень мандрагоры

Кислый был безмерно навязчив и скучен до неприличия, но при этом вел себя тихо, вполне довольствуясь ролью неприметного актера заднего плана, а то и вовсе статиста. Он никогда не произносил тостов, не рассказывал анекдотов, не лез в споры и даже в безобидные дискуссии не встревал. В лучшем случае мог поддакнуть или вставить тихонько и невпопад односложную реплику, на которую все равно никто не обращал внимания. Все, что ему было нужно, — это ощущать себя частью коллектива, а такие понятия, как гордость, тщеславие, лидерство, были ему чужды. И дело тут не в страхе. Да, были вещи, которые пугали Кислого до смерти, но в основном он просто настолько не доверял самому себе, что элементарно не понимал, когда необходимо продемонстрировать твердость духа и крепость кулаков, а когда лучше придержать свое мнение при себе. Для драки ему не хватало кого-то, кто бы сказал «фас».

Как-то мы с ним напоролись на неприятную компанию, изрядно превосходящую нас количеством и процентным содержанием алкоголя в крови. Компания была настроена крайне недружелюбно, так что нам пришлось отходить с боем. Досталось нам тогда неслабо, но в той истории меня насторожило поведение Кислого: как только я понял, что без мордобоя не обойтись, а потому надо использовать шанс неожиданности первого удара и провел удачный апперкот в подбородок ухмыляющейся физиономии, Кислый как с цепи сорвался. Боец из него никудышный, но остервенение, с которым он кидался на противников, заставило их протрезветь и всерьез взяться за дело.

Вообще-то я собирался припустить со всех ног сразу после первого удара. Шансов победить у нас не было, а выгребать по мордасам просто так мне не хотелось. Я не видел смысла драться до последнего. Короче, я собирался дать дёру и так бы и сделал, если бы Кислый не ввязался в драку. Разумеется, Кислый меня не понял, а потому все испортил.

Всю дорогу домой, когда мы уже оторвались от преследования, Кислый заглядывал мне в глаза, ожидая одобрения своей воинственности, подтверждения того, что его реакция оказалась верной. Наконец я сжалился над ним, остановился, осмотрел его с головы до ног, сказал:

— Ты был просто красавец.

Глаза Кислого засияли, на губах заиграла счастливая улыбка, и он, чертов скупердяй, на радостях решился на безумно щедрый поступок: угостил меня пивом. Правда, самым дешевым.

Да, Кислый не торопился расставаться со своими кровно заработанными, если речь шла о том, чтобы поделиться приобретенным с товарищами. Это походило на какую-то патологическую, врожденную скупость. Куда он девал деньги и зачем они были ему нужны, никто не знал, потому что он их даже на себя почти не тратил. Одежду он покупал самую дешевую, питался в студенческих столовых, клубы и бары не посещал, а пить старался и вовсе на халяву, то есть за наш счет. Возможно, он просто складывал их в банку, довольствуясь и радуясь факту их существования.

Как-то я спросил его:

— Кислый, зачем тебе деньги? Что ты с ними делаешь?

— Ну… коплю.

— Для чего? — Мне и в самом деле было интересно, зачем зарабатывать деньги, если нет потребности их тратить. — Ты что, боишься, что на старости лет тебе пенсию платить не будут?

— Ну, это… Когда накоплю достаточно, стану человеком…

Очевидно, у Кислого тоже была своя теория эволюции, которая предполагала, что homo только тогда sapiens, когда имеет достаточную сумму наличности. В смысле — определенное количество денег способно качественно изменить их обладателя. Почти по Гегелю, черт возьми. В целом эта теория недалека от истины. Наблюдая за тем, как бывшие студенческие товарищи, а ныне преуспевающие бизнесмены со снисхождением и жалостью взирают на своих вчерашних друзей, стоит согласиться, что у этой теории есть право на жизнь.

Сколько Кислому нужно было денег для того, чтобы «стать человеком», я не знал. Возможно, этого не знал и сам Кислый. Так что еще неизвестно, случился бы с Кислым скачок эволюции, когда количество денег приводит к качественным изменениям их обладателя, получи он требуемую сумму, но даже само ожидание этого грандиозного момента существенно повлияло на Кислого. Он приобрел поразительное чутье на дармовщину. Если он шел в магазин, то это значило, что там обязательно происходит распродажа. Если он направлялся на какую-нибудь выставку-презентацию, то только потому, что там бесплатно поили пивом или раздавали бесполезный хлам в виде ручек, блокнотов или бейсболок с логотипом компании; ну а если кто-то из товарищей по общежитию устраивал вечеринку, Кислый был в первых рядах гостей, даже если его не звали. Поначалу такое нахальство вызывало негативную (и справедливо) реакцию, и настырного гостя в буквальном смысле выкидывали за порог. Но на Кислого подобное «гостеприимство» никак не действовало, и на следующую пьянку он как ни в чем не бывало преспокойно являлся в числе первых гостей. В конце концов выставлять его за двери всем надоело, на его постоянное присутствие махнули рукой, благо в пьяные прения он не лез, а потому никому не мешал.