Корень жизни: Таежные были

— Ах, горе! Вы за год убиваете полтора десятка нашего брата, а вас не тронь!

Распалившись в злобе, Ленивый зазмеился хвостом, ощерился в угрозе и уже зло рычит:

— Вы считаете себя царями земли и всего живого, а благородства в вас мало. Зачем вы убиваете животных? Только для того, чтобы снять с них шкуру? Лес зачем пилите и жжете?

Ленивый наклонился так близко, что его усы защекотали по лицу Юдакова, и стало так жутко, что он проснулся в трясучке. Раскрыл глаза — не увидел Ленивого, а лица касались метелочки вейника, шевелящиеся под легкими порывами ветерка…

Полуденное солнце пригревало и не давало коченеть. Сжавшись в комок, он берег каждую частицу тепла. Сначала лежал и думал о солнце, костре, печке, потом в полузабытьи переключился на Ленивого.

Конечно же этот тигр только что «высказал» его — юдаковские — мысли. Если судить объективно, сделано и выяснено не так мало, но как еще много неузнанного! Загадок, проблем, пробелов. Особенно во взаимоотношениях тигра с человеком. Как совместить задачу охраны тигров и повышения продуктивности охотничьего хозяйства? Как надо будет охранять тигров, если объявятся среди них людоеды? Можно ли отлавливать тигрят? А как это скажется на популяции? Споры все больше на эмоциях… Много еще вопросов, которые нужно решать. В сущности, сделано-то маловато… Разве можно, чтобы все это сейчас оборвалось…

Но все же думать приходилось больше о своей жизни, о своей судьбе. Да, прожито тридцать пять лет, правильно и неплохо прожито. Цель в жизни есть, и вроде бы клеится все. Будущее разложено по полочкам. От «персонального» тигра надо переходить на все семейство кошачьих, и в других зверях неисследованное требует внимания. С диссертацией и книгой затянул, конечно: и то, и другое можно и нужно было уже сделать. Не спешим, не ценим годы. Думаем, нет нам износу. Не смотрим на время поочередно то крупным, то общим планом, слишком редко оглядываемся назад, осмысливая прожитое и сделанное. Строгости к себе больше бы надо… Теперь скручу себя потуже. Только выжить надо во что бы то ни стало… И снова забылся Юдаков. Провалился в черную пучину.

Через несколько часов он очнулся в сильном ознобе, долго поднимался, хотел идти дальше, к Полянам, — оставалось всего три километра! — но нога не повиновалась, руки не гнулись, голова клонилась, веки смыкались. Он видел знакомые сопки, хорошо представлял, что на них и за ними, а в памяти мелькали былые походы, когда силы кипели и рядом был Игорь.

…В той стороне речка Таелга. В минувшем апреле они там по весеннему насту носились быстрее изюбра и так много видели. Это было время счастливых открытий и интереснейших наблюдений. Поднимались чуть свет и, наскоро позавтракав, становились на камусные лыжи и по мерзлому снегу, почти как по асфальту, бежали в горы. Наст держал человека надежно, а кабаны, изюбры и косули вязли в нем по брюхо, догнать их было легко. Догоняли, фотографировали, записывали увиденное и дальше бежали, радуясь своей удали, силе и богатству тайги.

Выходили из берлог медведи и перли, вспахивая снег, в те места за сопки, откуда пришли осенью. Барсуки вылезали из своих подземелий посмотреть на весеннее возрождение, поразмяться и поискать чего-нибудь для давно пустого желудка. Неистово барабанили дятлы. Затяжелевшие самки — от белки до изюбра — готовились стать матерями. Для зоологов все это было так интересно, что жизнь опять воспринималась праздником, и конец ее казался немыслимым.

В полдень снег становился влажным и проваливался даже под лыжами, и они устраивали где-нибудь на солнцепеке табор, обедали, дремали. А когда снова подмораживало снег, надевали лыжи и опять уходили в тайгу. О, если б хоть капельку той энергии теперь! Той неутомимости!..

К вечеру Юдаков все-таки скопил в себе немного сил и снова поднялся, но тут его подстерегла новая беда: утром при падении случайно включился фонарик, лежавший в кармане, и за несколько дневных часов его батарейка разрядилась. А ночной путь по лесу без фонарика и для здорового человека труден. Анатолий невесело подумал, что правильно говорят: «Пришла беда — отворяй ворота». Он надеялся, что эта беда последняя (сколько же можно!), но новые несчастья ожидали его впереди.

Эту свою последнюю таежную ночь Юдаков не шел, а полз, и дольше лежал в бессилии, уткнувшись в снег, чем карабкался в сторону Полян, отвоевывая каждый сантиметр неимоверными усилиями. Стоя на ноге, он опирался о деревья, чтобы не упасть, и отталкивался от них ради крошечно маленького шага, а рухнув в снег, цеплялся за кусты, подтягивался к ним чуть-чуть и снова замирал в изнеможении… Про этот участок пути Игорь потом говорил: «Костыли переставлял всего на десяток сантиметров, а падал через несколько шагов…»

Как будто все злые силы ополчились против него и упорно хотели вдавить его в снег окоченевшим трупом, но назло им он упрямо не сдавался, и когда нога подкашивалась уже в тысячный раз, он стремился упасть вперед, чтобы, поднимаясь через десять минут, осилить еще полметра.