Пюклер, которому ловко пущенная скалка угодила в плечо, сначала и не думал удирать. Это была его минута решимости, а может быть, оцепенения, но когда сковорода, на которой он жарил пончики, ударила его в грудь и он повернулся, чтобы последовать за полицейским, было слишком поздно. В тот же момент он получил удар ночным горшком по голове и растянулся на мостовой с горшком, надвинутым на голову по самый подбородок. Потом пришлось долго бить молотком, чтобы освободить голову Пюклера, но к этому времени он был уже мертв — то ли от удара по голове, то ли от падения, или от страха, или он задохнулся внутри горшка. Истинная причина была никому не известна, хотя, по общему мнению, смерть наступила именно от удушья.
Конечно же, началось многомесячное следствие по делу об анархистском заговоре, к концу которого суперинтендант обручился с фрау Пюклер (разумеется, тайно). Никто ее за это и не винил, потому что ее любили все, кроме моего отца, которого возмущала скрытность всего этого. Отец подозревал, что чувства суперинтенданта к фрау Пюклер весьма затянули расследование, так как тот должен был делать вид, что верит обвинениям ее мужа.
С чисто юридической точки зрения это было, конечно, убийство — смерть в результате физического насилия, что явно противозаконно. Тем не менее, длившийся почти шесть месяцев суд оправдал шестерых мужей. «Но есть более правый суд, — всегда говорил мой отец, заканчивая свой рассказ, — где грех человекоубийства не остается без возмездия. Все начинается со скрытности (и он так смотрел на меня, будто знал наверняка, что у меня ею набиты все карманы. Впрочем, так оно и было, если учесть ту записку, которую я собирался сунуть завтра в школе рыжей девчонке во втором ряду), а кончается всеми грехами на свете». И ради меня он каждый раз перечислял их от начала до конца: ложь, пьянство, прелюбодеяние, злословие, сплетня, убийство и превышение власти.
— Превышение власти?
— Именно! — восклицал он, останавливая на мне сверкающий взгляд. Я думал, что он имел в виду суперинтенданта и фрау Пюклер. Но тут он поднимался до апофеоза: — Мужчина в женской одежде — страшный грех Содома.
— А что это такое? — спрашивал я, с волнением ожидая ответа.
— Есть вещи, — говорил тогда отец, — которые родители должны скрывать от детей твоего возраста.