Корень зла

— Иринья? Ты это так тяжело вздыхаешь? — спросила царевна с кроткой заботливостью. — Что у тебя за горе?

— По своим сгрустнулось, государыня царевна, — отвечала Иринья, — давно уж нет от них весточки… Так бы и полетела к ним!..

— Да разве тебе здесь дурно жить, Иринья? — сказала царевна с легким оттенком укора. — Никто тебя не теснит, не обидит…

— Никто не теснит, не обидит под охраной твоей великой милости, государыня! Да только уж скучно очень в нашей теремной обители, прости ты мне это слово, государыня! Так скучно, так грустно, что как об воле вспомнишь, душа болит, рвется, на волю просится…

Царевна собиралась отвечать своей любимице назиданием, которому сама не сочувствовала, когда дверь отворилась и в комнату царевны вошла мама, бережно неся какую-то воду в вощанке, поставленной на серебряную тарелочку.

— Я эту воду святую под образа поставлю, царевна! — сказала мама, заботливо указывая на вощанку. — Это от Макарья Желтоводского, еще по осени привезена, и всякий ваш девичий недуг как рукой снимет… Вот вечерком, на сон грядущий, и спрысну тебя!..

И старуха прошла в Крестовую, потом вернулась опять и засуетилась:

— Ах, мать моя праведная! Совсем из ума вон! Ведь матушка-то царица приказала звать тебя, царевна, к себе в столовую палату… Ждет тебя немедля!

VII СВАТОВСТВО

Царевна поднялась, собираясь идти на зов матери, когда на пороге появилась низенькая и очень тучная женщина лет пятидесяти, живая и подвижная. Ее большие темные глаза блистали умом, а лицо, все еще красивое, дышало веселостью и здоровьем.

— А! Марфа Кузьминична, — с видимым удовольствием обратилась к ней царевна, милостиво отвечая на поклон пришедшей, — рада тебе! Знаю вперед, что ты меня потешишь, позабавишь, мне что-то не весело сегодня… Подожди меня. Сейчас вернусь от матушки.

И царевна вышла из комнаты в сопровождении своих сенных боярышень.

— А ну-ка, садись, мать-казначея! — обратилась к Марфе Кузьминичне мама царевны. — Устанешь еще вдоволь, стоявши-то! — говорила она, опускаясь на лавку около муравленой печки и усаживая боярыню-казначею. — Рассказывай, что новенького под полою шубы принесла?

— Вот те на! Никак, и ты меня в забавницы рядишь, Мавра Васильевна! — смеясь, заметила казначея. — Это царевна твоя все ко мне, как в ларец за кузнею аль за жемчугом, за забавой ходит… На всех на вас забав не напасешься!

— О-ох! Позабавь хоть ты ее! А то она у нас совсем завяла… Ничем ее не возьмешь, ничем не угодишь! Я и песни по вечерам затевала ей на утеху, и на теплых сенях игры разные заводила, и карлиц плясать заставляла и колесом ходить… Сердится, вон даже гонит! Надоели, говорит. А вот нищими угодила ей нашими-то, целый вечер изволила слушать, как они ей стихи пели про Егорья Храброго да про «пустыню прекрасную», и сама даже потом на гуслях гласы к стихам подбирала… Ох, трудно с ней, матушка, становится!

— Чего еще захотела! Чтобы она у тебя и в двадцать лет все в игрушки играла! Замуж выдавать ее пора!

— Да знаем мы это и без тебя, мать-казначея! Да откуда же ты царевне жениха-то возьмешь, ведь ей вон прынца нужно, а его из репки не вырежешь… Батюшка, говорят, и то уж за море посольство шлет за новым женихом.

— Во-от что! И давно пора ее устроить! А то ведь сама в девках-то бывала? Знаешь небось, какова тоска! А на их-то месте и совсем пропасть надо, без обряда ни шагу ступить, ни слова сказать! Вон Иринья у вас, та ловка! Бес-девка!

— А что?.. А что?

— Даром что в царском терему живет, а сеть далеко раскинула, и говорят, бытто жениха себе нашла.

— Ах-ах-ах! Кого же это, Марфушка?

— А изрядного-преизрядного молодца, Федору Никитичу Романову по жене сродственник, шурин приходится, Алексей Шестов, что в стольники нынче государем пожалован.

— Где же он ее видел? Да и как с ней стакнулся? Ведь она же все тут, около царевны, как пришитая.

— Ну, да уж недаром говорят: «Красных девушек высматривать — по теремам глазеть!» Вот он ее и высмотрел, а стакнулись-то уж, вестимо, через сестру… Бабье племя сводить да мутить падко… Чай, через сестрицу-то, через Аксинью Ивановну, все и дело у них ладится… Ведь она к царевне-то вхожа.

— А-ах! Скажите на милость, мне и невдомек, что она и сама тоже Шестовых!.. И вот ведь какая эта Иринья неблагодарная! Ведь у родителей-то бедным-бедно, и взяли ее к царевне малехоньку и тут в такой благодати да в холе вырастили… И она же царевну покинуть, хочет, шашни-башни строит, замуж норовит?

— И-и, Мавра Васильевна! Ведь девка-то, что волк, сколько ни корми, все в лес смотрит. И то сказать, замуж захочет, так уж тут не до благодарности.

Как раз в это время дверь отворилась и царевна Ксения вступила в комнату со своими сенными боярышнями.

Боярыня-казначея подошла к царевне тотчас после того, как она опустилась в свое кресло перед пяльцами.

— Ну, Марфа Кузьминична, что новенького скажешь? — спросила ее царевна рассеянно, блуждая взорами по мудреному узору, который был начат в пяльцах, по прориси.