Корень зла

Из курятника доносился хоровой галдеж. Павел извлек пистолет из-под складок балахона, задумался, сунул обратно. Критично посмотрел на Артема. Смотрелись они, конечно, возмутительно. Длиннополые трофейные балахоны, ставшие от грязи камуфляжем, остроконечные капюшоны куклукс-клана, небритые физиономии, безумный блеск в глазах.

– Можно зайти, – пожал плечами Артем, – чужих в деревне нет. Мы – работники глубокоуважаемого господина Ватяну. Изъясняемся исключительно на латыни. Хотим есть. Какая нам разница, что о нас подумают?

– Входи первым, – как-то оробел Павел, – у тебя лицо интеллигентное. И помни, что вести себя с незнакомыми людьми следует так, будто ты культурный человек. Топор за спину спрячь. Не улыбайся. Не забывай, что мы хозяева, а они презренные вассалы…

Они отбросили крючок с калитки, вошли на заваленное мусором подворье. В облезлом домике с обвалившейся крышей кто-то проживал. Из трубы тянулся сизый дымок. На зашарканном половике под крыльцом красовались обрезанные до размера калош кирзовые сапоги, деревянные сандалии. На перилах сохли какие-то древние поголенки (можно представить, сколько поколений в них умерло) – плотное трико, подшитое на ступнях бараньей кожей – сразу и штаны, и башмаки. У курятника стояла сирая понурая лошадь, запряженная в бричку, набитую свежим сеном, и внимательно наблюдала за пришельцами воспаленным больным глазом.

Артем перешагнул через брошенную посреди двора оглоблю, забрался на скрипучее крыльцо. Постучал. Сместился в сторону, от греха подальше, чтобы не маячить у окна, до которого рукой подать.

Дверь отворилась. Образовался тумбооб-разный малый с равномерно жующей челюстью. Одет он был примерно так же, как стоящие перед ним, только капюшон болтался за спиной. Соображал громила не слишком быстро – процесс мышления явно не сочетался с процессом усвоения пищи. Но что-то необычное в происходящем он уловил. Прекратил жевать. Перекосил в раздумьях половину лица.

«Засада!» – пронеслось в мозгу.

Засевшие в доме оказались проворнее. Они просто вытолкнули громилу на улицу. «Ну и шкаф, – машинально оценил Артем габариты, – такого особо не побьешь». То, что в каждой деревеньке урочища приспешники темных сил оставили своих людей, не обсуждалось. Элементарная же вещь. Плечистая глыба летела на Артема. Он просто упал куда-то в сторону, отбросив руку с топором, уловив краем глаза, как Павел безуспешно пытается выудить из складок балахона пистолет. И просто случайно вышло, что громила споткнулся о вытянутую ногу и ахнул о землю всей нешуточной массой. Лежа на спине, трудно контролировать ситуацию. Двое крепышей, летящих следом, как-то замешкались. Один сменил направление, чтобы не запнуться о громилу. Помчался на Артема, выпучив глаза. Артем метнул топор – лежа на спине, это сделать нетрудно (в отличие от контроля за ситуацией). Ржавая штуковина дважды перевернулась в воздухе и треснула бедолагу обухом по лбу! Кость раскололась, словно перезрелый арбуз. Сатанист рухнул как подкошенный. Есть, однако, Бог…

Но полностью надеяться на этого парня Артем не стал. Сделал мах ногой и покатился под ноги второму, который бросился, чтобы отомстить. Крепыш отпрыгнул, пнул Артема по бедру. Пронзительная боль скрутила мягкие ткани. Он заорал, не в силах ее унять. Хлопнул выстрел. Крепыш схватился за лицо, рухнул на колени. По пальцам потекла кровь. Второй пули не понадобилось: крепыш завалился на бок, не отнимая рук от физиономии.

Артем поднялся, растирая мышцу. Хорошо, что Павел дотянулся-таки до своего браунинга. Как в бездарном вестерне – он продолжал стоять, словно прибитый гвоздями, нижняя губа подрагивала, физиономия стремительно бледнела, пистолет продолжал находиться на линии огня.

– В г-грудь целился, – заикаясь, поведал Павел, – п-подбросило, видать.

– Нормально, – успокоил его Артем, – все равно он был плохой.

Ремарка подействовала. Фельдман сбросил оцепенение. Повернулся вместе с пистолетом к громиле, который, морщась, пытался привстать на колено. Громыхнулся он, конечно, здорово: череп тряхнуло, губы разбиты в кровь, морда в ссадинах. Выстрелить в безоружного и беспомощного Фельдман не мог. Пыжился, тужился, боролся с судорогой, скрутившей палец. Наконец ему это надоело, он сдался, сунул пистолет обратно в балахон, поднял лежащую посреди двора оглоблю, напряг мускульную массу, и как-то сразу зарумянился, ожил… огрел детину поперек хребта! Громила плюхнулся мордой в грязь, издав неприличный звук.

Фельдман застонал от боли в мышцах.

– Перетренированность – враг спортсмена, – заметил Артем.

– Не поверишь, – посмотрел на него ясным взором приятель, – при государстве рабочих и крестьян я мечтал стать бухгалтером. Как отец. Почему не стал? Представь, какая романтика: «оборачиваемость дебиторской задолженности», «прибыль на рубль основных фондов»…

– Бежим отсюда, – потянул его за рукав Артем, – не сходи с ума, Пашка. Успеем еще…