Коренная Россия. Былины. Заговоры. Обряды

Здесь следует остановиться на том, насколько изложенные представления об Алатыре-камне, острове Буяне соотносятся с древнегреческой философией, о чём уже упоминалось. Определённая схожесть между ними бросается в глаза, хотя античная мысль, в отличие от «примитивного лепета» простонародья, обязана выглядеть предпочтительнее. Однако это больше предубеждение, чем серьёзный вдумчивый взгляд. Следует подчёркивать не превосходство античности над заложенным в фольклоре мировоззрением, а глубинные различия, на фоне которых древнегреческие образцы вовсе не предмет для безоговорочного подражания. Классическая древность увлечена разложением всего на части, считая это действо признаком подлинной научности. Напомним, что строение мира там выводилось из не смешиваемых между собой четырёх основных стихий: земли, воздуха, огня и воды[841]. Фундаментально также разъединение нашей реальности и того света, что, наряду с библейскими истинами, определило европейское сознание на столетия. В этом же ряду платоновские идеи-семена, которые, находясь в идеальном потустороннем мире, копиями воплощаются в земной действительности. Разложение целого — альфа и омега античной мудрости, вокруг чего ломаются копья, разгораются споры.

Эпическое же сознание совершенно не готово к накачиванию рационализмом. Неразделимость акта творения, его целостное восприятие — вот основа фольклорного мироощущения, определявшегося общностью вибрационных взаимосвязей. Такой взгляд минимизирует потребность в разъединении природы и всего, чем она наполнена, включая человека, на отдельные, а тем более противостоящие друг другу части. Вместо разложения конкретных находящихся в этом мире данностей происходит обращение к источнику ветров, к духовным сущностям, что открывает совершенно иную проекцию действительности, неразрывно слитой с потусторонним. Именно это интуитивно чувствовал поэт Александр Блок, когда писал: «непостижимо для нас древняя душа ощущает как единое и цельное всё то, что мы сознаём как различное и враждебное друг другу»[842]. Высокой философии, ориентированной на разнообразные знания, в этой фольклорной реальности места найдётся немного. Как хорошо замечено, предназначение античности в переводе мышления от образности на рациональные рельсы специализированного знания[843]. По характеристике литератора Андрея Белого, «чахоточная абстракция философемы Платона и раскалённо-сухая рассудочность Аристотелева единства»[844] мало совместимы с народными представлениями о мирозданье, о человеке, о духовности. Последние ценны не теоретическими дебрями, в которых погрязли противоборствующие научные школы, а своей практичностью, нацеленностью на повседневную жизнь. «Если я слышу ветер, зачем мне твои рассуждения» — это квинтэссенция иной философии, выраженной заговорами. Трудно избежать впечатления, что рационалистические начала античности призваны выхолостить мировоззрение, пронизывавшее ранее всю жизнь, делая её непохожей на современные реалии. Заменить выход в «чисто поле» навстречу ветрам Буяна мудрствованием с блужданием по запутанному «лабиринту Минотавра».