Коренной перелом

Позавчера на наш участок были подтянуты три французских танка Somua, но русские сожгли их из своих адских труб, не дав даже приблизиться к своим позициям. А самое страшное здесь – ночные налеты русских «ведьм». Самолеты у них маленькие, выкрашенные в черный цвет, а моторы работают тихо, не громче швейной машинки. Среди ночи, прямо с черного неба на наши головы вдруг начинает литься «адский студень», сопровождаемый громким женским смехом. А льют они его очень точно, попадая обычно прямо в окоп. И тогда все, кто в нем находятся, просто сгорают заживо.

Русские сражаются за этот Киев так яростно, будто это последнее, что у них осталось. И защищать его они будут любой ценой. Один умник, до войны учившийся в Йоханнесбургском университете, сказал мне, что Киев – это древняя столица русских, и именно поэтому они дерутся за него так отчаянно. А еще он рассказал, что год назад гунны смогли взять этот Киев только потому, что их танковый гений генерал Гудериан совершил глубокий рейд по русским тылам и сумел окружить целый фронт большевиков.

Сейчас такое невозможно, потому что у гуннов нет не только Гудериана, попавшего к русским в плен, но и подвижных резервов, которые были полностью уничтожены во время провальной попытки летнего наступления. Говорят, что это было похоже на Верден прошлой войны – для того, чтобы занять клочок земли, наступающим требовалось устлать его телами своих солдат. Не помогли гуннам и танки. У русских оказалась отличная противотанковая артиллерия, против которой оказалась бессильна крупповская броня. В результате потерь вермахта фронт под Киевом держит мешанина, состоящая из разноплеменных частей, многие из которых попали сюда прямиком из лагерей военнопленных. А танки здесь считаются невероятной экзотикой.

Настроения на фронте упадочные. После того как на сторону Сталина перебежали сперва Болгария, а потом Румыния, обрушив тем самым южный фланг Восточного фронта, перспектив на победу в этой войне у гуннов больше нет. Честно говоря, наши новые союзники, на сторону которых мы перешли в роковой для нас момент, оказались сволочами похлеще лаймиз. Глядя на то, как они обращаются с местным русским населением, я все время вспоминаю рассказы своего приемного отца о событиях сорокалетней давности. И пепел моих соплеменников, погибших в английских концлагерях, начинает биться в мое сердце. Не забуду, не прощу.

Кстати, вчера вечером на наш участок фронта был переброшен эсэсовский батальон. Говорят, что это штрафники из охраны концлагерей, которых Гиммлер сослал на Восточный фронт за небольшие провинности, в основном за мелкое крысятничество и сексуальные забавы с заключенными. Как мне сказали, дело тут совсем не в защите чести несчастных женщин-заключенных. Причина совсем иная. Гиммлер считает, что ариец, вожделеющий самку недочеловека, является арийцем только по названию и он достоин лишь того, чтобы сгореть в пекле Восточного фронта. Его командир, жирный штурмбаннфюрер – по-нашему – майор, Теодор Бом, сразу же приперся к нам знакомиться. Руки с похмелья трясутся, рожа заплывшая, щеки дрожат, а в маленьких глазках стоит смертный ужас. Пришлось налить ему спирта из личных запасов, пожать пухлую потную лапку и поскорее спровадить жирного ублюдка из блиндажа.

От него я узнал, что русские эсэсовцев в плен не берут. Как увидят камуфляжную форму в мелкую крапинку и петлицы с молниями, так сразу стреляют на поражение. И адского студня им всегда достается больше всех: позиции эсэсовских частей «железные Густавы» и «ведьмы» протравливают с особой тщательностью, так что соседство с этими мясниками чревато для нас большими неприятностями.

А еще меня удивило то, что большинство солдат-эсэсовцев говорят совсем не по-немецки. Я спросил у одного из их офицеров – что это за язык, а тот в ответ лишь сплюнул:

– Galizier[9].

И присовокупил пару бранных слов. Похоже, не очень-то он этих галицийцев и уважает. Впрочем, я никогда не слышал о такой нации.

Тот же день, около полудня, там же. Майор Второго Блумфонтейнского полка Южно-Африканского Союза Пит Гроббелаар

Дурные предчувствия, появившиеся у меня при виде эсэсовского майора, оправдались еще до полудня. Представьте себе длинную вереницу женщин, детей и стариков, одетых в лохмотья, понуро бредущих под охраной каких-то людей в эсэсовской форме. Отдельно шли калеки в изорванной зеленой форме, которые, похоже, совсем недавно были молодыми мужчинами.

Военнопленные, подумал я. Во главе этой колонны шел немецкий офицер, время от времени выкрикивая гортанные команды. А вот конвоиры орали какие-то слова на незнакомом мне языке. И гнали этих людей на позиции моего полка.

Это было похоже на тот сон, в котором нескончаемая колонна буров шла под палящим южноафриканским солнцем в британский концлагерь. Я б еще мог понять, если бы вели одних лишь военнопленных – но даже к пленным врагам нужно относиться корректно. А дети? Женщины? Старики?

Я подошел к майору Бому и спросил: