Коренные различия России и Запада. Идея против закона

Относительно системы выборов. Та система, которую мы сегодня используем, была заимствована у Запада в начале века и уже тогда критиковалась наиболее последовательными отечественными мыслителями. Нет, они вовсе не пытались поставить под сомнение сам принцип выборности. В конце концов, в России было вече, были земские соборы еще при царе Горохе, на которые также выбирались люди. Но предлагался иной принцип выборности, многоступенчатый, более сложный, медленный, трудоемкий, но куда лучше соответствующий нашей стране, ее истории и традициям. Согласно этому принципу, люди должны были выбирать узким кругом человека из своей среды, которого они все хорошо знают и считают достойным представлять их в местных органах власти. Предлагались даже разные типы цензов: сколько лет здесь человек должен прожить, проработать и так далее. В таких условиях Абрамович не мог бы избираться на Чукотке, Кобзон – в Бурятско-Агинском округе, а Березовский – в Карачаево-Черкесии. Избранные на местах люди должны были вместе работать в масштабах сначала волостей, потом уездов и губерний над благосостоянием своих территорий. Они должны были узнать друг друга в этой работе, понять, кто чего стоит, и лишь потом выдвигать одного или нескольких наиболее достойных кандидатов из своей среды на следующий уровень. В таком случае мы могли бы иметь в начале XX века действительно Государственную думу, а не политический инструмент разрушения государства. Ведь надо признать, что все действия Государственной думы с 1905 по 1917 годы носили крайне деструктивный характер. С нее все началось. Что касается Октября, то это был результат полного хаоса и анархии, в которые погрузилась Россия после отречения царя, подготовленного и осуществленного в первую очередь депутатами Думы. Об этом мало кто вспоминает, но в ноябре 1916 года два совершенно разных человека, Милюков и Пуришкевич, обвинили правительство ни много ни мало в государственной измене, в том, что оно является агентом врага.

Корр.: В воюющей стране это хуже пресловутого «удара в спину».

В. К.: Да, конечно. Причем Милюков, и мне это было крайне неприятно читать, в своих мемуарах признавался: «Я сам был не уверен во многом из того, что говорил, но тем не менее ставил вопрос так: «Что это, глупость или измена?», заранее зная, – он пишет, – что все будет воспринято во втором смысле». И кстати, там же Милюков сообщает, что его речь была напечатана в десяти миллионах экземпляров и распространена по всей России. Запрещенная речь, в которой он обвинил в измене императрицу и премьер-министра… Самое дикое, что Пуришкевич слова Милюкова подтвердил, заявив, что, мол, у России в тылу действует правительство, которое направляют из Берлина. В результате случилось то, что случилось. Как точно заметил Василий Васильевич Розанов, «Русь слиняла в два дня, самое большее в три. Не стало Царства, не стало Церкви, не стало Армии и не стало рабочего класса». Последнее тоже важно: рабочий класс исчез, потому что люди перестали работать. И это все произошло в феврале 1917 года, а не в октябре. Было совершенно необходимо, чтобы какая-то сильная власть, диктаторская, спасла страну от окончательного разложения.

Корр.: Аналогии, действительно, очень прозрачные. И каковы, Вадим Валерианович, ваши прогнозы по поводу развития политической ситуации в России, исходя из «тяготеющей массы» ее истории?

В. К.: Прогнозы, особенно на ближайшее время, давать не осмелюсь. Но принципиальных векторов развития всего два. Или Россия вернется на свой исторический путь и, в частности, осуществится все то, о чем говорит совершенно определенным образом тот же Путин: что мы не индивидуалисты, а коллективисты, что нам необходима солидарность, которой на Западе нет, и так далее. Или, если эти необходимые для бытия России условия не осуществятся, то страна просто погибнет.

Корр.: Что вы подразумеваете, когда говорите о возможной гибели России: ее распад на несколько более мелких государственных образований, возникновение своего рода политической «черной дыры» или нечто иное?

В. К.: Я подразумеваю чисто физическую гибель. Вот, смотрите, за последние 10 лет погибли дополнительно 5,5 % взрослого населения. Эти люди не должны были умереть, если бы страна жила так, как в предыдущее десятилетие. Я никогда не видел раньше, чтобы крепкие, совершенно здоровые люди на четвертом-пятом десятке лет умирали в таком количестве. Причем самое показательное, что люди моего поколения вроде бы крепче, устойчивее, видимо, потому, что в нашей жизни была война, были схожие трудности, и мы помним, как выходить из подобных ситуаций, может быть даже подсознательно. А эти люди только вступили на самостоятельный путь – и вдруг начался разор, который на них совершенно трагически подействовал. Я назову несколько имен: Петр Паламарчук, Геннадий Касмынин, Владимир Славецкий. Это люди, которые годятся мне в сыновья, но их уже нет среди нас.