Коренные различия России и Запада. Идея против закона

Никогда не забуду, как в очередной раз войдя в квартиру Кожинова в 1998-м, кажется, году, я тут же был усажен (буквально усажен, за руку и с напором) перед видеопроигрывателем. «Вот, смотрите, смотрите, – восклицает Вадим Валерианович, стараясь быстрее запустить видеозапись на еле дышащем приборе, – вот эти молодые люди из Студии Александра Васина каждый год 9 мая собираются у Большого театра и поют лучшие военные и свои песни! Каждый год! И посмотрите, как они поют, вот, смотрите, как вокруг собираются люди и поют вместе с ними… Разве это не чудо?!».

Помимо того, что Кожинов был буквально «одержим» возвышением других (разумеется, достойных) людей, в которых он видел русский гений и веру в Россию (чего только стоит его «промоушн» таких величин, как Михаил Михайлович Бахтин, Николай Михайлович Рубцов, Анатолий Константинович Передреев, Юрий Поликарпович Кузнецов!), помимо безграничной душевной щедрости Кожинова, в этом, тогда рядовом, эпизоде для меня сегодня весь Вадим Валерианович Кожинов и его учение о вере в Россию.

Стой, как они стоят, работай на страну, зижди традицию – Россия воскреснет и уже скоро опять преобразит и поразит саму себя и весь мир…

Дело преображения

Что же может являться для русских залогом исторического оптимизма и следующего воскрешения и процветания России?

По Вадиму Валериановичу – это великое Русское Слово, рождаемое из всемирных деяний Российской Государственности, составляющих в совокупности русский народ и единую Русскую Историю.

Эта доктрина Кожинова, созданная им благодаря его базовому профессионализму, как литературоведа, и работе в знаменитом ИМЛИ, имеет основополагающее значение для исторического анализа и проектирования наших собственных действий. В своем понимании российского самобытного исторического процесса Вадим Валерианович вышел за пределы ведомственного литературоведения (в котором, к примеру, предпочел остаться С. С. Аверинцев), распредметил науку, не утеряв ее достижений и методов.

В самом деле, выделяя вершинные достижения культуры, как собственно словесные (былины, «Слово о законе и благодати», «Палея толковая», поэзию Пушкина и русскую литературу XIX–XX веков, военные песни Великой Отечественной войны), так и иные (иконопись, советская наука и техника), Кожинов предельно ясно выводит через них на героические периоды нашей истории в целом и раскрывает соответствующие вершинам Слова вершинные деяния нашего народа и государственности.

При этом речь идет не о механическом сосуществовании и соотнесении двух этих рядов – Государственности и Слова – а об их тесной и взаимопреобразующей связи.

Кожинов сумел в своих работах осязаемо, технологически основательно и даже объективистски продемонстрировать евангельское «В начале было Слово».

Ибо Слово – принцип, который, определяя самосознание и идентичность, зиждет, движет и преображает мир; русская культура как Фаворским светом пронизывает собой наше историческое бытие и позволяет творить и быть.

Отсюда такое значении поэзии как самой концентрированной форме культуры, указание на ее определяющее значение в русском духе (труды Кожинова «Николай Рубцов. Заметки о жизни и творчестве поэта», «Главная основа отечественной культуры», «Как пишут стихи. О проблемах поэтического творчества»), любовь и проникновенное знание русской песни («главной основы русской культуры»), русского певческого голоса, как и у Аполлона Григорьева благоговение перед цыганской гитарой (пишу это и опять поражаюсь широте и спектру интересов Вадима Валериановича, как непросто хотя бы перечислить, не то что охватить, все, что он не только любил, но и глубоко исследовал и продвигал!).

Неоценимый вклад Вадима Валериановича во введение в широкий «оборот» таких выдающихся произведений русского духа, как «Слово о законе и благодати» и «Палея Толковая», воскрешения, по сути, из небытия Бахтина и публикация его работ, разнообразная помощь лучшим нашим поэтам второй половины XX века.

По Кожинову, поэзия и есть жизнь, никакой другой жизни нет и быть не может. И в проживаемых нами годах собственно жизни есть ровно настолько, насколько есть поэзии – понятно, в любой, не только стихотворной форме. Более того, именно несовпадение поэтического образа и «действительности» (здесь, думаю, много идет от Бахтина) двигает и преображает бытие, воспроизводит жизнь.

В книге «Как пишут стихи» Кожинов утверждает эту преображающую суть поэзии-жизни: «Поэт не может не начинать каждый раз заново, исходить каждый раз не из предшествующих стихов, а из самой своей жизни, как будто он переливает ее в теле стиха впервые. А затвердевающие приемы уже выработанного мастерства препятствуют этому. И тогда вместо творческого поведения стихи запечатлевают искусственную позу, вместо живых движений – заученную жестикуляцию».