Коричневые башмаки с набережной Вольтера

– Вот если бы мне сразу поверили, скольких несчастий можно было бы избежать, правда, месье Легри? Страшно вспомнить, что мне пришлось пережить! Упала в обморок среди фликов, а очнулась уже в больнице! И мне еще повезло, что я была в палате под присмотром, когда убили девушку на птичьем рынке, не то полиция обвинила бы меня в пяти убийствах! И знаете что, месье Легри? Какой-то благодетель, не назвавший своего имени, оставил для меня в «Божьем приюте» три тысячи франков! Представляете себе? Я должна была бы четыре года починять матрасы, чтобы заработать такую сумму! А теперь мы с моим женихом и с детишками купим дом в деревне и будем выращивать фрукты – вот уж найдется занятие для Гаэтана, он ведь без деревьев и жизни не мыслит!

Гаэтан Ларю степенно покивал.

Фердинан Питель появился в галерее под руку с новой пассией – торговкой сыром, хорошенькой курчавой девушкой с осиной талией. Молодой сапожник даже не притворялся, что скорбит по тетушке, – он испытывал лишь огромное облегчение, освободившись наконец от ненавистной родственной опеки. Ему предстояло унаследовать недвижимость Аделины, стать владельцем четырехкомнатной квартиры и человеком, никому не подотчетным в своих поступках.

Не прошло незамеченным эффектное прибытие Хельги Беккер на автомобиле фирмы Жоржа Ришара. Перед тем как войти в галерею, она прочитала вышедшим на воздух гостям пространную лекцию о достоинствах нового двигателя и рассыпалась в похвалах австрийцу, по проекту которого в Вене построили метрополитен раньше, чем в Париже.

– А вы читали «Разгром»[110] Поля и Виктора Маргеритов? – раздался медоточивый голос Рафаэллы Гувелин, которая вопреки обыкновению на сей раз оставила собак дома. – В этом романе с протрясающей достоверностью говорится о войне семидесятого года. После такого трудно восхищаться пруссаками, австрияками и tutti quanti[111]…

– Не читала и не собираюсь, – фыркнула Хельга Беккер. – Зато я не могла оторваться от «Собора» Гюисманса, его слог вызывает душевный подъем.

Виктор отошел к группе букинистов, слушавших эмоциональное выступление Люка Лефлоика.

– Подумайте только, на распродаже собрания книг библиофила Пиа поддельный автограф Мольера ушел с молотка за двадцать франков! И они еще имели наглость обозначить его в каталоге как «Предположительный автограф Жан-Батиста Поклена»! А пять лет назад он и вовсе стоил две тысячи восемьсот! – возмущался букинист.

Фюльбер Ботье отвел Виктора в сторонку. Крестный Жозефа хмурился, он словно постарел на десяток лет за последний месяц.

– Я рад, что вы уладили дело с полицией, помирились с семьей и что ваша жена снискала успех. А грущу, потому что мне не дает покоя история с убийствами – трупы, конфитюры… от этого с ума сойти можно. Но самое ужасное – я скучаю по Муазану, недостает мне наших перебранок… Какая ужасная смерть! Характер у него был, конечно, не ангельский, но несчастный Тиролец такого не заслужил! И его труп – в моем ящике!.. Участок Муазана выставили на продажу. Надеюсь, мой новый сосед окажется таким же приятным господином, как Рауль Перо…

Упомянутый бывший комиссар помахал им издалека и шмыгнул в галерею. Намеки Огюстена Вальми на то, что ему могут не продлить букинистическую лицензию, Рауль Перо воспринял как угрозу и решил держаться тише воды, ниже травы. Быть простым букинистом, вести скромную жизнь в компании черепахи по имени Камиль – большего он не желал. Заметив Жозефа, месье Перо сделал вид, что погружен в созерцание картины, на которой была изображена ярмарочная карусель с лошадками, уносившими по кругу смеющихся парней и девушек.

– Всего одна неделя, матушка, это же не пожизненная каторга! – тихо втолковывал Жозеф Эфросинье.

– Мы будем вам так благодарны! – поддакивала Айрис, прижимая к сердцу дамскую сумочку, в которой лежала ее драгоценная тетрадка сказок. Она уже предвкушала, как преподнесет эту тетрадку мужу на берегу Темзы.

– А если малявки заболеют? А еще какое несчастье приключится? Тяжек мой крест, а вы на меня вдобавок такую непосильную ношу взвалить хотите, а? – сердито пыхтела Эфросинья.

– Мы вам полностью доверяем, вы способны решить любую проблему! – заверила Айрис. – И потом, в квартире же есть телефон – в любой момент можно позвонить Кэндзи, Джине, Виктору, Таша…

Тут уж Эфросинья раздулась от гордости: это точно, она способна, ух как способна! И охнула от боли – ей на ногу наступил кто-то в здоровенном тяжелом ботинке. Гаэтан Ларю тотчас принялся извиняться.

– Бедные мои мозоли!.. Да ладно уж, ладно, – проворчала Эфросинья, – похромаю недельку, в довершение всех бед, но ведь не помру!

– Матушка, так что же? Можно нам съездить в Лондон? – нетерпеливо напомнил о себе Жозеф.

– Ах беда-огорчение! Ты мне совсем голову заморочил! Езжайте, плывите, бросайте меня одну, такова уж моя скорбная доля – быть одинокой и всеми покинутой. Я ваших малявок в приют сдам!

– Матушка!

– Шучу-шучу, как-нибудь управлюсь с ними без чужой помощи. Отправляйтесь в свой Лондон, отдыхайте, развлекайтесь. А будете проходить мимо Тауэра – помолитесь за детишек короля Эдуарда.