Коричневые башмаки с набережной Вольтера

Мглистый вечер воцарился на набережных, выгнал из-под мостов чесальщиц с их тюфяками-матрасами. Вдоль кромки воды в полном молчании пробиралась ватага клошаров, выискивая местечко поуютнее для ночлега. Несколько влюбленных парочек еще миловались на берегу, таясь от любопытных взоров, да собачий парикмахер пока не закончил стрижку последнего клиента-пуделя. Букинисты сворачивали торговлю. Люка Лефлоик раскланялся с Гаэтаном Ларю, который отправлялся домой, на площадь Каира, и сам уже собрался вернуться в скромную квартирку на Монмартре рядом с парком омнибусов.

– Вот вы всегда в курсе новостей. Не слыхали, что там с нашим переселением на правый берег? По-прежнему идут разговоры? – остановил Гаэтана Жорж Муазан.

– Я с тутошними подрядчиками не то чтобы накоротке. А вот про своих знаю: деревья, спиленные вокруг Счетной палаты, выставлены на продажу. Их, между прочим, сто сорок девять – это три десятка кубических метров древесины! Неплохо кто-то наживется, а? Сейчас все работы пойдут со свистом – вокзал на этих руинах нужно достроить ко Всемирной выставке тысяча девятисотого года. – И, оставив двух букинистов в неизвестности, обрезчик сучьев растворился в тумане.

Жорж Муазан и Люка Лефлоик обреченно вздохнули, закрыли и заперли стойки, на том и распрощались.

Специалист по охоте свернул на извилистую улицу Бак. Он любил пройтись тут в поздние часы, когда торговцы зажигают огни и витрины лавочек приветливо светятся в темноте. Один антикварный магазинчик всегда привлекал его особое внимание – если сегодняшнее везение не закончится и сладится еще одно дельце, вскоре он определенно сможет позволить себе прикупить восхитительный палисандровый шкаф, о котором давно мечтает. Постояв у витрины, Жорж Муазан отправился дальше, не заметив, что следом за ним устремилась тень в коричневых башмаках.

А все-таки ловко он заморочил голову этому олуху Фюльберу Ботье! Если олух думает, что его просьба будет выполнена, он сильно ошибается. Неделя в отлучке по делу о библиотеке – а по возвращении можно будет сделать вид, что запамятовал о своем обещании.

С такими мыслями Жорж Муазан равнодушно, как всегда, миновал церковь Святого Фомы Аквинского, свернул налево и направился к бульвару Сен-Жермен, по которому, увязнув в гомонящей суетливой толпе парижан, медленно ползли омнибусы, брички и прочие транспортные средства. Высокие здания сияли витринами дорогих магазинов, перед ними выстроились киоски, обклеенные рекламными афишами. Террасы кафе холодным вечером мало кого соблазнили – лишь кое-где за бокалом вермута под тентами сидели люди в шубах и пальто с меховыми воротниками.

Ливень – снег вперемешку с дождем – располосовал ореолы фонарного света. Бульвар переливался огнями. Горящие свечи, керосинки, газовые и редкие электрические лампы сияли в окнах. Трамвай заскрежетал по мокрым рельсам, на мгновение нацелив красный глаз на букиниста. Жорж Муазан подкрутил ус, покосившись на красотку, которая спешила домой, поскорее укрыться от непогоды, и зашагал к улице Ренн. Рядом с домом на углу бульвара Сен-Жермен высился монументальный портал, оседланный огромным бронзовым драконом, – все, что осталось от особняка, некогда стоявшего напротив улицы Святой Маргариты, переименованной позднее в улицу Гозлен. По легенде, святая в свое время укротила крылатое чудовище, навострившееся ею пообедать. Через портал можно было попасть в тесный проход между бакалеей и винной лавкой; он выводил на двор, который окружали ветхие домишки, украшенные средневековыми скульптурами; на скульптурах гирляндами разлегся снег, и не думавший таять. Прямого пути с улицы Ренн сюда не было, и хотя этот заброшенный уголок принадлежал ей, он разительно дисгармонировал с массивными зданиями, оборудованными всеми удобствами современной цивилизации.