Коричневые башмаки с набережной Вольтера

Эфросинья Пиньо поплотнее запахнула полы плаща-ротонды, который сшила сама за несколько вечеров по выкройке из «Журнала для девиц». Не зря же отец ее снохи, месье Мори, утверждает, что с возрастом надобно бороться, что «отрицать возраст – значит оставаться вечно молодым». На душе у Эфросиньи было неспокойно. С тех пор как у нее вышла размолвка с сыном, она думала только о том, как бы поскорее загладить свою вину и вернуть ему «Трактат о конфитюрах». Хотя по правде виновата была Филомена – это она перепутала драгоценное издание с какой-то ерундой. Что за блажь все подряд обклеивать этой дурацкой бумагой под мрамор! Эфросинья собиралась обменять книжки – вопрос будет закрыт, сынок перестанет ей докучать.

Она прошла мимо «Ангела-хранителя» – сомнительного заведения, нагло щеголявшего вывеской на углу улицы Пируэт [44] рядом с церковью Святого Евстахия. В «Ангеле» собирался всякий сброд, бандиты и мошенники, и Эфросинья осенила себя крестным знамением, три раза пробормотав «Иисус-Мария-Иосиф», чтобы оградиться от всяких неприятностей. Она ускорила шаг, проходя мимо кондитерской, притулившейся между прачечной и ремонтной мастерской. В кондитерскую ей ужасно хотелось заглянуть, но она себе не позволила, иначе непременно поддалась бы искушению и купила Дафнэ пралинки, а детям сладкое вредно. Однако равнодушно пройти мимо царства огородников, уже разложивших дары природы или разгружавших свои повозки, она не могла – так засмотрелась на прилавки бывших коллег-зеленщиков, что очнулась, лишь когда в глазах запестрело от лангустов и дичи. Тут Эфросинья поняла, что заблудилась. «Улица Монторгёй, мне же не сюда, а это Мондетур, надо же, куда забрела, что-то не узнаю окрестностей… Гостиница «Золотой компас»… Вот растяпа!» Она очутилась на просторном дворе – в здании на первом этаже находились конюшни, повсюду лежали кучи навоза, вокруг них расхаживали куры, косясь на лошадей. Эфросинья шарахнулась от путавшейся под ногами цесарки и замахала руками на козу, вздумавшую полакомиться бахромой ее плаща-ротонды. В ярости выскочила на какую-то провонявшую кровью улицу, где на каждом шагу попадались мясные лавки и лотки с требухой. Свернула направо, затем налево – здесь витали запахи лекарств и подгоревшей картошки.

Неподалеку от жилища Филомены она столкнулась с чудаком, которого уже встречала раньше на улице Сен-Пер в компании кузена Мишлин Баллю. Сейчас чудак был одет точно так же – этакий аристократ времен Революции – и разговаривал со слепым нищим, стоя посреди дороги. Недуг, похоже, не причинял нищему никаких неудобств – тот старательно протирал очки платком размером с наволочку для подушки, время от времени бросая ироничные взгляды на собеседника.

– Э, дамочка, глаза разуйте! – завопил мнимый слепец, успевший в отличие от мнимого аристократа отпрянуть. – Сами-то не ушиблись?

Слегка оглушенная столкновением Эфросинья сделала несколько нетвердых шагов и, бранясь себе под нос, решительно устремилась дальше.

– Дык я о чем толкую? – продолжил нищий прерванный разговор, мгновенно позабыв о «дамочке». – Дело стало таким прибыльным, что он уже продает пробки для графинов, ракушки, вещицы из бронзы и даже ключи! А еще сбывает карточные колоды. Да уж, чудной народец – букинисты, среди них есть такие, у кого на прилавке ни одной книжки!

– Им бы заняться продажей червей – в сезон на набережных то́лпы рыбаков, – отозвался аристократ, пристально глядя вслед Эфросинье. – У меня сосед червей разводит в протухшем мясе на мансарде… Ну что ж, позвольте откланяться, меня уже заждались на улице Шануанес – назначена партия в марьяж [45] . – Зашагав своей дорогой, он думал о том, что где-то видел раньше эту дородную женщину с корзинкой, но никак не мог вспомнить где.

Измотанная вконец Эфросинья уже стучала в дверь своей товарки, мысленно заклиная: «Только бы она оказалась дома!» Створка двери приоткрылась.

– Ау! Филомена!

Никто не ответил.

«Странно, она всегда запирается на два оборота… Батюшки, какая вонь! Разит тухлыми яйцами, Филомена совсем забросила уборку…»

Эфросинья ступила в темный коридор. А вдруг в дом забрался вор и сейчас как выпрыгнет? Бледный прямоугольник света на полу означал, что на кухне открыты ставни. Эфросинья на ощупь двинулась туда. Что-то хрустнуло у нее под ногой, женщина в испуге замерла и увидела темный силуэт – на кухне кто-то сидел, наклонившись вперед.

– Филомена? Что с тобой?

Эфросинья, приблизившись, коснулась пальцев, вцепившихся в ручку котла, – они были ледяные. Вдруг пальцы разжались, рука соскользнула, и тело повалилось на каменный пол. Эфросинья подскочила, шарахнулась назад, влетев спиной в этажерку.

– Иисус-Мария-Иосиф! Караул! – Ее лицо сделалось белым как мел. – Надо бежать, надо бе… – в ужасе забормотала она, но слова застряли в горле.