Коричневые башмаки с набережной Вольтера

Виктор отложил книгу и посмотрел на своих любимых девочек. Какое счастье чувствовать себя живым от того, что жизнь наполнена смыслом! Он взял книгу и тихо вышел из спальни, прикрыв за собой дверь. В фотолаборатории было тепло – Таша позаботилась растопить печку. Виктор устроился в кресле с потертой обивкой, снял обувь, водрузил ноги на стул и продолжил чтение

…не найдется ни одного городишка с двумя тысячами душ населения, где бы не было по меньшей мере одного Шварца!

В 1825 году в Кане жили два представителя этой славной фамилии: некий комиссар полиции, добропорядочный ловкач…

Он захлопнул книгу – никак не удавалось сосредоточиться. Два события сегодняшнего дня не давали ему покоя. Вспышка ненависти мадам де Салиньяк потрясла Виктора до глубины души. Может, стоило ответить ей тем же? Он вдруг подумал о дочери. Таша еврейка – значит, и Алиса тоже… «Нельзя сдаваться! Пусть графиня плетет интриги – у нас демократия, я буду защищаться, и Кэндзи меня поддержит!»

Но еще больше взволновал его визит в дом покойной Филомены Лакарель. Женщину убили, когда она чистила котел для варки варенья… Хорошо хоть чудом удалось спасти «Трактат о конфитюрах»… «Надо бы попросить Эфросинью показать мне вторую книжку в таком же переплете, которую она получила по ошибке».

Виктор вскочил и принялся мерить шагами помещение.

– Разбитое окно… – бормотал он себе под нос. – Пропавшие горшочки с конфитюром и один держатель для книг. Обрывок красной бечевки… – Он замер. – Бечевка! Кто-то совсем недавно говорил мне о бечевке в связи с каким-то убийством… Жозеф!

Конечно, Жозеф с его манией собирать газетные заметки на всякие леденящие душу темы. «Убит надомный книготорговец, – сказал он. – Его примотали бечевкой к стулу и истыкали ножом. Вы с ним, случайно, не были знакомы?»

Разрозненные факты подозрительно напоминали фрагменты единой мозаики, детали одного ребуса – так бывало в начале всех его прошлых расследований.

Во дворе загремели мусорные баки, вернув Виктора к реальности.

– Вздор!

Ему неожиданно вспомнилась Северина Бомон. Хорошая получится фотография! Пожилая букинистка вяжет синий шарф, и на нем уже вырисовывается какой-то узор – вроде бы морской якорь. Она стоит рядом со складным брезентовым стулом, на ней длинное пальто шоколадного цвета, темные боты. Ей лет шестьдесят. Изможденное, худое, словно вырубленное топором лицо, морщинки по уголкам светлых глаз, седые волосы выбиваются из-под шляпки с пожелтевшими кружевами. И еще у нее совсем детская улыбка. Вот что труднее всего будет передать на фотопортретах, которые он задумал сделать на набережных Сены, – особое выражение .

Всплывший в сознании образ мертвой Филомены Лакарель, лежащей на кафельном полу собственной кухни, нарушил мысли Виктора о работе.

Задача оказалась сложнее, чем представлялось поначалу. Чтобы отделить голову от окоченевшего тела, пришлось потрудиться, и тут очень пригодился один инструмент, который чудом удалось раздобыть, – еще одна удача!

Коричневые башмаки от усердия привстали на цыпочки. Последнее усилие – и дело сделано.

Так, с этим покончено. Осталось только доставить голову и туловище куда задумано. Три дня вынужденной отсрочки, три дня в ожидании случая, три дня труп провалялся в конфитюре. Только бы удача не отвернулась и сегодняшней ночной доставке никто не помешал…

Занималась заря. На полу виднелись кровавые пятна – нужно все вычистить. Упаковать в два тюка засахаренное мясо с костями. Бесшумно покинуть с ними квартиру. Запереть дверь.

Только мышка, угрызавшая корочку швейцарского сыра на драконьем дворе, видела, как мимо прошмыгнули коричневые башмаки следом за тележкой. На тележке темнели два мешка неопределенной формы, большой и маленький.

Глава восьмая

Пятница, 14 января