Коричные лавки. Санатория под клепсидрой

Во всех постелях лежат люди с подтянутыми коленями, с лицами, решительно отвернутыми в сторону, невероятно сосредоточенными, ушедшими в сон и безраздельно ему отдавшимися.

И если уж кто до сна дорвался, он за него судорожно держится с горячим и обеспамятевшим лицом, меж тем как дыхание, далеко вырвавшись вперед, блуждает без призора по далеким дорогам.

И это вообще одна большая история, разбитая на части, на главы и рапсоды, распределенные меж спящих. Когда один заканчивает и смолкает, другой подхватывает его сюжет, и таково тянется рассказ этот, туда и сюда, широким эпическим зигзагом, пока лежат они по комнатам дома того, бессильные, точно мак в перегородках большой глухой маковки, и растут на своем дыхании к рассвету.

ПЕНСИОНЕР

Я — пенсионер в полном и подлинном значении этого слова, весьма далеко зашедший в таковом качестве, основательно продвинутый пенсионер высокой пробы.

Возможно, в каком-то смысле я даже переступил все допустимые границы. Не стану отрицать, что уж тут такого? Зачем сразу делать большие глаза и взирать с притворным почтением, с торжественной этакой серьезностью, которая не что иное, как скрытая радость по поводу ущерба, понесенного ближним? Сколь мало, по сути дела, у людей обыкновенного такта! Подобные сообщения следует принимать со спокойным лицом, с некоторой рассеянностью и легкодумностью, подобающими в таких случаях. Не следует никоим образом заострять внимания, надо просто мурлыкать под нос, как легко и беззаботно это делаю я. Быть может, оттого я несколько нетверд в ногах и вынужден тихо и осторожно ставить их одну за другой, старательно держа направление. Как легко сбиться с пути при подобном положении дел! Читатель, надеюсь, понимает, что я не могу позволить себе выражаться яснее. Форма моего бытования в огромной степени рассчитана на догадливость и предполагает в каком-то смысле некоторое наличие доброй воли. Я всегда буду полагаться на нее, на тончайшие ее нюансы, о каких единственно возможно намекнуть этаким тактичным подмигиванием, для меня-то как раз и затруднительным по причине неподвижности маски, отвыкшей от мимических движений. Во всяком случае я никому себя не навязываю и далек от того, чтобы рассыпаться в благодарностях за убежище, милостиво предоставленное мне чьей-то догадливостью. Я констатирую позитивный этот жест без волнения, хладнокровно и с полным безразличием. Мне нравится, когда кто-то заодно с благожелательной участливостью предъявляет мне счет благодарности. Самое приемлемое, когда тебя трактуют с этакой легкостью, с некоей здравой суровостью, шутливо и по-товарищески. В этом смысле мои благонамеренные и простодушные коллеги, младшие сослуживцы из присутствия, взяли верный тон.

Порой я по привычке заглядываю к ним где-то первого числа каждого месяца и тихонько встаю у балюстрады, ожидая, что на меня обратят внимание. Тут разыгрывается следующая сцена. В какой-то момент начальник, пан Прибауцкий, откладывает перо, делает глазами знак служащим и, приложив ладонь к уху, этак вдруг говорит, глядя в пространство мимо меня: — Если меня не обманывает слух, вы, пан советник, где-то здесь в помещении! — Взгляд его, когда он говорит, устремленный мимо меня в пустоту, скашивается, лицо лукаво улыбается. — Я услыхал глас некий из бездны и тотчас подумал, что это, наверно, дражайший наш пан советник! — восклицает он отчетливо и громогласно, словно бы обращаясь к кому-то очень далекому… — Подайте же хоть какой-то знак, замутите хотя бы воздух там, где витаете. — Полно шутить, пан Прибауцкий, — тихо отвечаю я прямо ему в лицо, — я пришел за пенсией. — За пенсией? — восклицает пан Прибауцкий, косясь в воздух. — Вы сказали, за пенсией? Шутите, милейший пан советник. Вы давным-давно вычеркнуты из пенсионной ведомости. Как долго еще полагаете вы получать пенсию, милостивый государь?

Вот так задушевно, тепло и человечно подшучивают они надо мной. Грубоватая их фамильярность, свойское похлопывание по плечу приносят мне удивительное облегчение. Я ухожу ободренный и обновленный, спеша донести в жилище мое толику доброносного этого внутреннего тепла, которое меж тем готово улетучиться.