Коридор

Что до учеников, то тут было не все так просто. Молва связывала его с мафией, и слух этот имел под ногами почву, пусть и зыбкую: на самом же деле Тору изредка поручали мелкие дела люди, продававшие ему дурь. Ничего серьезного, но для большинства учеников он стал темной и опасной личностью. Его возвращение за школьную парту вызвало еще больше удивления и, вместе с присущей ему с детства молчаливостью, создали еще более загадочный образ с оттенками опасности и беззакония. Это позволило ему остаться тем, кем он был и до наркозависимости – изгоем и неприкасаемым, с той лишь разницей, что никто уже не смел его беспокоить. И это его вполне устраивало: он твердо решил наверстать упущенное и тратить время попусту не хотел.

Впрочем, эта легенда прожила недолго. Благодаря Атсуши он стал подрабатывать уборкой здесь же, в школе. Он имел полное право убираться до самого начала уроков, но по понятным причинам предпочитал заканчивать до прихода первых учеников.

А уроки музыки в пять утра никто не отменял. Однажды они с Атсуши потеряли счет времени и закончили всего за час до первого звонка. Тору поспешил сменить бати на швабру, но остаться незамеченным не успел.

Глава 8

Мичико была старостой класса. Тихая, скромная и дисциплинированная девушка. В тот день она наводила порядок в классе до прихода учителя. График уборки, который она же и составила, был обязателен для всех без исключения. Появление Тору смутило ее, но воспитание обязывало поздороваться, что она и сделала.

Тот от удивления не сразу смог ответить. Ученики редко разговаривали с ним, а девушки – почти никогда.

Она тем временем намочила тряпку и принялась протирать парты.

Он присоединился к ней, хотя мог этого не и делать…

Смутились оба.

Она сразу догадалась, почему Тору явился в школу в столь ранний час, и это обстоятельство вызвало в ее сердце одновременно уважение и сострадание. Но он о ее мыслях знать не мог и внезапно для себя устыдился своей работы. Ему хотелось провалиться, скрыться, бежать, но в то же время хотелось и помочь ей… С него будто бы сняли шоры, заслонявшие от него ее красоту, которая проявлялась во всем: от подоткнутой юбки и заколотых в пучок волос до маленьких рук в розовых перчатках, сжимавших тряпку.

Он чувствовал, что пялится на нее как идиот. У него, едва освободившегося из цепких когтей наркозависимости, нет и малейшего шанса на отношения со старостой класса, круглой отличницей и девушкой из порядочной семьи, и он приготовился страдать, упиваться новым для него чувством, а Мичико между неловкостью молчания и неловкостью беседы выбрала последнее.

– Ты не знаешь, кто играл на тайко? Мне показалось, я слышала, как кто-то играет, когда подходила к школе.

Тору покраснел. Желания промолчать, соврать и признаться вступили в острую конфронтацию. Победила искренность.

– Атсуши-сан любезно согласился давать мне внеклассные уроки.

– Здорово! – восхитилась Мичико. – А я играю на скрипке и немного на флейте. Надеюсь, однажды мы сможем сыграть вместе! – произнеся последнюю фразу, она испугалась, что Тору не так ее поймет, ведь у японцев предложение руки и сердца вполне могло звучать как «Не согласишься ли ты готовить мне суп?».

Но Тору, поняв ее слова буквально, все равно покраснел и неловкости избежать не удалось. Оба улыбались, и каждый немного жалел о произошедшем, но в большей степени радовался. Наконец, Тору очнулся, ведь надо было ответить девушке. Пряча глаза, он пробормотал что-то вроде «почту за честь».

Оставшееся до урока время оба молчали.

***

      Мичико сохранила в секрете подработку Тору, а однажды рано утром принесла ему копии своих конспектов.

– Точно не уверена, как много ты пропустил, – сказала она, передавая ему тяжеленную пачку листов, – если чего-то нет, скажи, я поищу у себя. И… – она замялась, – если тебе будет что-то непонятно, не стесняйся обратиться, я тебе все объясню. – Говорила она подчеркнуто официально, просто выполняла обязанности старосты, но Тору, отождествлявший себя с Хатико, хозяином которого был, разумеется, Атсуши, обнаружил, что в его сердце найдется местечко для еще одной как минимум равнозначной преданности.

Но несмотря на все усилия успеваемость его оставалась скверной: слишком много было пропущено, а разум отказывался впитывать знания в ускоренном режиме. В итоге попытки нагнать сверстников привели к истощению ресурсов неокрепшего тела.

Утром он учился музыке и это было единственное за весь день время, посвященное себе. Когда последний отзвук тайко растворялся в лучах восходящего солнца, он наскоро ел рис из пластикового контейнера и спешил вымыть полы на первом этаже школы, и после вступал в ежедневную схватку со сном, ленью, пробелами в знаниях и усталостью. Во время обеденного перерыва он зачастую спал прямо за учебным столом, положив руки под голову, а после уроков плелся домой, где помогал матери наводить порядок в их маленьком, но захламленном жилище, ужинал и принимался за домашнее задание. Шли дни, а упорство не приносило ощутимых плодов.

Однажды по дороге в школу он повстречал старого знакомого.