Коридор

– Здравствуйте, добрый день, с приездом! – Нав­стречу Ромке в комнату вкатилась маленькая, чуть не по пояс ему, круглая стремительная старушка в очках с выпуклыми линзами. – Шукурова Клавдия Андреевна…

Ромка подал ей руку, и старушка покатилась даль­ше в направлении разговора.

– Шукурова Клавдия Андреевна, – она сунула ру­ку Марье.

– Да мы с тобой уж и так знакомы, – Марья раз­драженно оттолкнула ее руку. – Торт будешь? Внуки привезли. Безейный…

– Мне в мою тарелочку, – проверещала Клавдия Андреевна, покатившись на свою половину к тумбочке. Делала она все на ощупь, но очень быстро. – Тортик хороший, а у меня вареньице есть… – бормотала она, приспосабливаясь к торту. – Крыжовенное, кисленькое…

– Вот елозит перед глазами, прям хоть ты что! – пожаловалась Марья плачущим голосом. – Андревна! Ты сядь, что ль!

– …А вы за бабушку свою не беспокойтесь, – бор­мотала старушка, ложечкой соскабливая крем с торта на блюдце. – Я за ней присмотрю. На ноги-то я быст­рая. А с глазами вот – контузия. Вы придвигайтесь-ка к столу, со свиданьицем чайку выпьем. А у нас ей весе­ло будет. У нас кружки всякие, и питание хорошее, и врачи…

– Что бормочет-то хоть? – беспомощно подалась вперед Марья.

– Хорошо, говорит, здесь.

– А-а… Куда лучше – богадельня… Кудай-то ты собрался?

– Покурить, – сказал Игорь.

– Садись. Здесь кури! – приказала Марья. – Ска­жу: я курила. Что они со старой дурой сделают? Не в Саранск же назад волочить! Там небось уж и квартира сдадена, ха-ха-ха!..

Ромка кивнул брату: слушайся. Игорь сел, но ку­рить не стал.

– …А хоронят нас во-о-он там, недалеко совсем, – покушав торта, неожиданно сообщила Клавдия Андре­евна. – Два раза в год: осенью и весной. В урночках… Спасибо. Было очень приятно познакомиться. Вы приез­жать-то будете к ней?

– Обязательно.

– А если и не будете, все равно не беспокойтесь. У нас коллектив дружный… – Клавдия Андреевна взяла с тумбочки будильник и пальцами нащупала, где стрел­ки. – Ой, ой, опаздываю на кружок…

– Не женился отец-то? – спросила вдруг Марья.

– Отец? Нет, не женился. Один живет. Жалко его…

– Жалко!.. Жалко у пчелки в попке. Вон его жал­ко! – Она ткнула пальцем в сторону Игоря. – Мать жалко! Его мать, не Люську! Люську ко мне не возить! Сам приезжай да вот он. Про колесики понял?

– Понял, все понял. Ты отдохни, а я пойду с врачом потолкую.

Старуха послушно повалилась на подушку.

Когда Марья отдохнула, Ромка с Игорем под руки повели ее в садик. Марья велела прогуливать себя по длинной дорожке, чтобы возможно большее количество персональных пенсионеров – старых большевиков – от­метили факт заслуженного внимания со стороны родст­венников к Соковой Марии Михайловне.

Но хватило ее ненадолго. Братья приволокли стару­ху к грибку. Усевшись за стол и отдышавшись, Марья выкурила еще одну нелегальную сигарету, снова отор­вав– для крепости – фильтр, и деловым голосом стала рассказывать о своей работе в обкоме, хотя уже пятнад­цать лет была на пенсии. Два старичка, сидевшие ря­дом с ней под грибком, внимательно слушали.

Когда внуки собрались уходить, Марья велела под­вести себя к окну, легла на подоконник животом.

– Через те ворота идите. Чтоб мимо моих окон. Я вам рукой помашу. На улице уже темнело.

– И одеколону мне привезите! – кричала Марья в окно, явно привлекая внимание пенсионеров. – «Белую сирень»! И конфет шоколадных. Трюфелей!.. Рома, Ро­ома!.. Левку-то все-таки привези! Черт с ним.