Коридор

Канун Рождества (впрочем, по обычаю, который завел когда-то Лорд, мы называли этот праздник Йолем) прошел суматошно. После завтрака я отвез «Нимбус» в гарантийную мастерскую. Только вернулся, раздалась трель каминного вызова — явился племянник, чтобы поговорить о делах.

Оказалось, что у Ральфа есть готовый материал для публикации: интервью с лидером лондонской ячейки «новых темных», Эндрю Каммингсом по прозвищу Гребень. Они были знакомы по Слизерину, хотя Гребень был старше Ральфа лет на пять или шесть.

— Вы его когда-нибудь видели? — говорил Ральф, расхаживая по моему кабинету. — Он очень умный, хотя закончил Хогвартс на одни «тролли». Спокойный такой, уверенный…

— Где он сейчас работает? — поинтересовался я.

— Где придется. У него же все время уходит на политику, а вдобавок его временами арестовывают…

С «новыми темными» мне редко приходилось иметь дело. Это была малочисленная молодежная партия, образованная после падения Лорда активистами из низовых ячеек. Единой политической идеи у них не было: одни мечтали о захвате власти, другие считали, что надо добиваться своего пропагандой. Одни видели решение всех проблем в истреблении грязнокровок, другие — в разгоне коррумпированных чиновников. Единственное, в чем все «новые темные» сходились, так это в том, что «старые темные» (то есть, мы) поголовно продались Министерству. Ничего, вот вернется Лорд и поймет, где его истинные и верные сторонники…

— Оставь интервью, я посмотрю, — сказал я Ральфу. — Может, удастся протолкнуть его в «Новый оракул».

— Спасибо. Как вы думаете, меня возьмут репортером? Правда, я могу работать только на каникулах…

— Не рановато ли ты собрался в журналистику? И потом, еще вопрос, как ты сдашь ТРИТОНы.

— А, — отмахнулся он, — кому нужны ТРИТОНы? В Азкабане никто не спросит, сколько у меня было по трансфигурации.

— Думай головой, что говоришь! Где ты набрался таких идиотских поговорок?

— В школе, где же еще?

— Меньше бы молол всякой чепухи… Слушай, а отец не против, что ты хочешь стать журналистом?

Ральф только отмахнулся.

— Ну, папа, конечно, предпочел бы, чтоб я занялся чем-нибудь серьезным… Да ладно, поворчит-поворчит и перестанет. Мы всегда находим общий язык.

— Если ты будешь курить ту же дрянь, что и летом, я не смогу за тебя поручиться, — пригрозил я.

— Послушайте, — стал защищаться племянник, — да это же обычная «травка»! Так, баловство…

— Не ты первый так думаешь. А я вот знаю людей, которые с травки «пересели» на Felix Felicis или еще что похуже.

Ральф, конечно, не поверил, но возражать не стал: что толку спорить со старыми пнями? Только усмехнулся и сказал:

— Ладно, ладно, обещаю.

Когда племянник ушел, я предался любимому занятию — впал в депрессию. Ральф же не соврал: у них с Басти и вправду удивительное взаимопонимание, несмотря на периодические скандалы. Как им это, интересно, удается? И почему у меня так не выходит с Гарри? Где я переигрываю, а где недотягиваю? Может, Басти прав, и семейная жизнь не для меня?

У меня никогда ничего не получится, Гарри вырастет и меня возненавидит…

В довершение всего, когда я решил прибраться в кабинете, то нашел под грудой бумаг синюю папку со своими рисунками трехлетней давности. В основном там были портреты Беллы и еще пара набросков Гарри: вот он прыгает в реку с обрывистого берега, вот дрессирует Спайка… Силуэт схвачен хорошо, движения более-менее естественные — я все-таки не совсем разучился рисовать. Но только сейчас заметил, что везде Гарри изображен в дальней перспективе, так что лицо невозможно рассмотреть.

Я вспомнил, что мне всегда было трудно рисовать его портрет. Беллу, например, я мог свободно изобразить по памяти. Неужели и здесь проявляется скрытое отторжение к ребенку? А если это заметно самому Гарри…

Таким самоедством я занимался до двух часов пополудни. Вообще-то планировал до трех — когда еще выдастся возможность основательно пострадать, чтобы никто не отвлекал? Но помешал Гарри. Он ворвался в мой кабинет, как буря, и пахло от него морозом и ветром.

— Пап, я погреюсь, ладно? А то у меня уже пальцы не сгибаются. Снитч чуть не улетел за Дервент, я его над самой рекой поймал. Не надо было отдавать «Нимбус» в мастерскую! Как я буду тренироваться на «Комете»?..

Протягивая руки к огню за каминной решеткой, Гарри болтал без умолку:

— С мамой я уже помирился. А Драко прислал сову — напомнить, что он со мной не разговаривает. Письмо на пергаменте с гербом Малфоев, прикинь? Пишет, что ему подарили новый набор квиддичных мячей, самый дорогой из каталога, и вообще…

— Потрясающе, — сказал я.

— Ага. Пойду отвечу ему, что мама подарила мне метательные звездочки, и я уже почти умею их метать. Но ему не дам попробовать, потому что это опасно, вдруг порежет свои музыкальные пальцы… Хотя он же меня вроде как презирает, так что, наверное, даже читать не станет, — Гарри хмыкнул. — Только дай мне перо и пергамент, а то Динки убрала в комнате, я теперь ничего найти не могу!

Я дал ему свиток, а потом окликнул, когда он уже стоял у двери:

— Послушай, насчет работы летом… Ты еще не передумал?

— Ну-у…