Коридор

Гарри мелкими глотками пил шоколад и неотрывно смотрел на Фламеля.

— А, так вот, — сказал тот наконец. — Даже если тебе удастся после долгих усилий получить камень, то эликсира все равно не будет много. Его хватит, чтобы дать бессмертие тебе, ну и еще одному-двум людям. Конечно, двое бессмертных — это уже… уже… Ты как думаешь?

— А нельзя раздать хоть по капельке, но всем? — спросил Гарри.

Я перевел вопрос Фламелю.

— Можно, да только проку? Одна капелька может всего лишь исцелить. Эликсир затягивает все раны, лечит все болезни: и чуму, и холеру, и безумие, и паралич… Но чтобы спастись от смерти, нужно принимать его постоянно. Ты будешь жить сто, двести, триста лет — а твои друзья и родные сойдут в могилу. Хотел бы ты такого бессмертия?

— Нет, — немедленно ответил Гарри. — Зачем оно тогда нужно?

— Ну вот, ну вот, — Фламель опять не то засмеялся, не то закашлялся. — И они, те другие, тоже так решили. Ты все понимаешь правильно, мальчик, ты молодец. Не иди в алхимики, оно того не стоит. Например, Роже, — он любовно погладил узловатыми пальцами переплет книги Бэкона, — добился, чтобы в Огвартсе запретили преподавать алхимию. И был прав, ох, как прав…

— А можно посмотреть на камень?

Я украдкой погрозил Гарри пальцем, чтоб не наглел. Но Фламель лишь ласково улыбнулся.

— Камень не здесь, мальчик, он далеко. Хотя, может быть, ближе, чем ты думаешь. Или чем я думаю… Но пока увидеть его нельзя. Зато я тебе покажу кое-что другое. Атанор покажу, вот что, настоящую алхимическую печь.

По темным узким коридорам, рискуя то и дело споткнуться о невидимый порожек или ухнуть вниз со ступенек, мы перешли в другую часть дома. Лаборатория, куда нас привел Фламель, была, в отличие от остальных комнат, хорошо освещена — рассеянный зимний свет падал через высокие окна. Атанор, сложенный из розоватой глины, сиял изнутри тепло и ласково, как живот беременной женщины. Его крутые бока украшали рельефы. Пока Гарри заглядывал внутрь через окошко, я от нечего делать рассматривал одно из изображений: Солнце, Луну и соединявшие их кольца змеи. Над светилами змея сплеталась со львом, а еще выше распростирал крылья феникс.

— А вот еще интересное, — прошамкал Фламель. — Иди сюда, мальчик, как тебя звать, я опять забыл… Том, Арри… Смотри.

В углу лаборатории у стола с инструментами стояли две чугунных жаровни. В одной горел самый обычный огонь, с тихим треском и шорохом облизывая березовые поленца. Во второй, соседней, тоже металось и дрожало пламя — но оно было темное, почти черное, и горело беззвучно, и воздух над ним пах озоном и снегом.

— Только руки не подноси к этому огню, ни в коем случае, — предупредил Фламель. — Он не горячий, заметь. И чаша холодная, видишь?

Основание жаровни и вправду было покрыто слоем льда.

— Зачем такой странный огонь? — присев на корточки, Гарри рассматривал темное пламя. — Он не греет. Какая от него польза?

— Все несет в себе зерно собственной противоположности, — Фламель, шаркая ногами, подошел к Гарри. — Светлый огонь живит и согревает, но он же сжигает и разрушает. Темный — убивает и леденит, но при этом восстанавливает из останков. Гляди…

Неловко двигая искривленными пальцами, он набрал совочком немного углей из костерка и бросил в черное пламя. Оно вспыхнуло сильнее, хотя все так же бесшумно. Похолодало, и живой огонь заплясал от потока ледяного воздуха. Зато на наших глазах угли в замерзшей жаровне стали приобретать былой вид, превращаясь в березовые поленца.

— Здорово! — Гарри восторженно оглянулся на Фламеля. — Получаются бесконечные дрова, так? А что, если объединить два огня? Тогда они будут гореть вечно.

— Объединить, — Фламель растирал замерзшие руки. — В этом-то и сложность… Пока ни одному мудрецу это не удавалось, но как знать, какие чудеса ты, мальчик, увидишь на своем веку?

Неслышно появившаяся эльфиня что-то шепнула ему на ухо. Он распрямился, болезненно поморщившись.

— Перенелла меня зовет. Простите… Я бы с радостью все вам показал, но надо идти. Однако на прощание, мальчик, я тебе кое-что подарю… На память… Где же оно? А, вот.

Наклонясь низко к лабораторному столу, он наконец нащупал нужную склянку.

— Держи. Здесь немного философского эликсира. Ровно две капельки, для двух человек. Те, что излечивают все на свете болезни: и безумие, и паралич, и все-все-все, кроме старости. Бери, мальчик, бери, не стесняйся. У меня не так часто бывают гости, а по правде сказать, очень редко, так что кому мне и дарить подарки, как не… А теперь беги, — он потрогал щеку Гарри острым сухоньким пальцем и склонил голову набок, прикрыв круглые птичьи глаза. — Беги, играй.

***

Когда мы вышли на улицу, мне в первые минуты все вокруг казалось странным, словно мы перепрыгнули на пятьсот лет вперед. После жарко натопленного дома зимний холод пробирал до костей.

По дороге я размышлял о том, что Фламель не так уж прост. Может, он только притворяется, будто выжил из ума, а сам… Почему он с таким упорством называл Гарри Томом? Что ему наболтал Дамблдор?