Коридор затмений

А вот Лидочка была тихой-тихой. После страшных событий на острове, разыгравшихся на ее глазах, она все еще не оправилась. Гувернантка Вера Павловна настаивала, что ее необходимо показать детскому психологу. Но Макар психологов не любил — его самого сколько лечили «мозгоправы» и в Лондоне, и в Москве от алкоголизма и депрессий. И неудачно.

— Мы своими силами справимся. Дочке нужно время, — отвечал он гувернантке. — С Августой ведь было то же самое. А теперь она в порядке.

— Все о’кей? — тихонько спросил Клавдий Мамонтов у Лидочки, сидевшей рядом с ним за столом, болтавшей ногой и вяло ковырявшей чайной ложечкой кусок шоколадного торта.

— Не все. — Она глянула на него — глазки голубые и грустные, указала на его плечо: — Тебе болит?

— Иногда. Но не сильно. — Он не врал ей. Дети Макара не воспринимают ни лжи, ни лукавства взрослых. — Скоро пройдет, ты за меня не волнуйся. И не скучай о нем.

Четырехлетняя Лидочка вздохнула.

— А я скучать.

— Он еще вернется. Ему надо сейчас разобраться с собой, понимаешь?

Клавдий разговаривал с девочкой как со взрослой. Они оба знали, кого имеют в виду, не называя по имени. Знал и Макар, слушавший их беседу.

Адама не отправили в детский дом после смерти отчима и ареста сводного брата. Еву перевели в закрытую больницу на время следствия, будущих долгих психиатрических экспертиз и суда. Однако, пока ее не лишили родительских прав, Макар спешно нанял адвоката и за неделю с его помощью решил вопрос с органами соцзащиты — он оплатил Адаму учебу в элитной гимназии-пансионе в Одинцово. Гимназия работала по принципу английских частных школ — учеба с проживанием. Ученики могли находиться в пансионе на полном обеспечении даже летом во время школьных каникул, и Макар этим воспользовался — с согласия Адама он поместил его туда. За лето парню предстояло наверстать учебный курс и сдать экзамены, пропущенные им «по семейным обстоятельствам».

— На его обучение Зайцев-старший выделил в своем завещании достаточно денег, как оказалось, — сообщил Макар полковнику Гущину и Клавдию. — Но они еще пригодятся ему. А гимназию-пансион оплачу я. Мальчишка ведь в будущем собрался стать моим зятем. — Макар усмехнулся. — Должен я ради Лидочки позаботиться о его образовании или нет?

— Считайте, что Лидочка у нас пристроена, — резюмировала гувернантка Вера Павловна в своей обычной бесстрастной манере — не поймешь, шутит она или говорит всерьез. — Весьма харизматичный подросток. Дерзкий, обаятельный и противоречивый. С такой трудной судьбой.

Макар вспомнил, как Адам бросился к брату Василию с ножом и… не убил его. А тот отшвырнул врученный ему нож и… тоже пощадил его…

А еще именно Василий разбудил отца, увидев опустошенный Евой сейф, и кричал на берегу: «Дай мне карабин!» Он и тогда пытался спасти Адама от Евы изо всех сил.

Но при этом он сделал все, чтобы Ева, обезумев, люто возненавидела сына…

И убил собственноручно с крайней жестокостью двух человек.

Синяки на груди Анны Лаврентьевой, когда он, глядя прямо ей в глаза, прижал ее коленями к полу и всадил нож по самую рукоятку…

И забитый грязью рот Евгении. Он хладнокровно наблюдал за ее страшной агонией, когда она грызла землю, истекая кровью…

В каком «коридоре затмений» находился он сам — этот двадцатипятилетний парень? Убийца?

Выбрался ли он из него или обречен существовать в нем до скончания дней? Как Минотавр в Лабиринте?

Мысли Макара прервал Сашхен, восседавший у него на коленках. Он тянулся к полковнику Гущину — желал перекочевать к нему «на ручки».

Полковник Гущин, сразу растаяв, словно кусок сахара в чашке чая, забрал его у отца и поцеловал в лобик.

— Вы любите детей, полковник, — произнесла старая гувернантка Вера Павловна. И круглые очки ее сверкнули — в них отразилось закатное летнее солнце.

— Никогда прежде за собой не замечал. Но в вашем доме все иначе. Старею, наверное. — Полковник Гущин безропотно отдал Сашхену свои модные темные очки-авиаторы, достав их из нагрудного кармана рубашки. Потому что Сашхен желал их получить, чтобы тут же отломить дужку.

На дальнем конце стола, отодвинув от себя и чашку, и двухъярусную этажерку с пирожными, прилежно и безмолвно трудилась Августа. Листы ватмана, россыпь фломастеров…

— Она снова что-то рисует, — шепнул Клавдий Мамонтов Макару. — И хочется глянуть, и… аж мурашки у меня по коже.

— Она сама нам покажет, когда закончит рисунок, — ответил Макар. — А ты становишься мистиком, Клава. Кто бы мог подумать, глядя на тебя?

Над Бельским озером кружили белые чайки, прилетевшие издалека — со Староказарменской свалки.

На заросшем камышами и кустарником острове на пепелище муравьи облепили обугленные «кости» скелета. Полиция не стала их забирать, поскольку еще на месте происшествия выяснилось, что скелет не настоящий, а пластиковый. Но муравьи ползали по ребрам и берцовым костям, воспринимая «наглядное пособие» как падаль, труп…

«Коридор затмений» не имеет границ…

Одно неверное движение — разума, души, чувств, желаний, поступков — и вы внутри…