Сейчас она села в кресло у моего стола и посмотрела на меня широко раскрытыми воспаленными глазами, жалкими и надменными. Так однажды уже смотрел на меня кто-то; я никак не мог вспомнить, кто же это был, и даже не слышал толком, что она говорит. Наконец далеко в прошлом я нашел ответ. Такие глаза были у моей матери в тот день, когда ее гордости был нанесен страшный удар, – когда она узнала о банкротстве отца.
– Что же он будет делать? – спросила Элен.
Я покачал головой:
– Мне он ничего не говорил.
– А я даже не могла с ним увидеться.
Ей, как никогда, нужно было сочувствие, но, конечно, она не приняла бы его.
Сухо, как только мог, я сказал:
– Да, нехорошо! Но что поделаешь?
– Я не должна его видеть, пока он не примет какое-то решение. Вы ведь понимаете?
– Думаю, что да.
– Я не должна никак влиять на него. Даже пробовать не должна.
Она отрывисто, иронически, почти весело засмеялась и прибавила:
– А могла бы я, как по-вашему?
Мне уже приходилось видеть ее в трудные минуты. Сейчас ей было трудно, как никогда. Однако именно сегодня я смог представить, какой она бывала наедине с Роджером. Будь для этого повод, и она затмила бы очень многих своей жизнерадостностью и веселостью.
– Скажите мне хоть слово. – Она пытливо смотрела мне в глаза. – Что для него лучше?
– О чем вы говорите?
– Вы сами понимаете. – Она стала нетерпеливо объяснять. Она словно прочитала мои утренние мысли. До встречи с Роджером она совсем не разбиралась в политике. Теперь, вооруженная инстинктом, любовью, пониманием, она прекрасно видела все возможные ходы, все соблазны, все распутья. Чутье подсказывало ей то же самое, что и мне, с одной лишь разницей – она была уверена, что, если Роджер решит уступить, ему пойдут навстречу.
– Что для него лучше?
– Если бы я и знал, должен ли я говорить это вам? – сказал я.
– Но ведь вы, кажется, считаетесь его другом? – вспылила она.
На этот раз мне нетрудно было найти более безобидный ответ.
– К счастью, – я иронически улыбнулся ей, – я действительно не знаю, что лучше.
– Но вам-то кажется, что вы знаете…
– Если забыть на минуту о вас, мне кажется, что, пожалуй – не наверняка, по пожалуй, – ему разумнее было бы остаться… если, конечно, он сумеет.
– Почему?
– Если он отойдет от политики, у него будет ощущение, что он загубил свою жизнь – вам не кажется?
– Но ведь ему придется унижаться перед ними, пресмыкаться!.. – Краска залила ее лицо. Она ненавидела «их» всеми силами души.
– Да, вы правы.
– А вы знаете, что он, в сущности, очень гордый?
Я внимательно посмотрел на нее.
– Неужели он еще не научился прятать свою гордость в карман?
– А этому можно научиться? Может, вы не поверите, по и у меня есть гордость.
Она говорила свободно, уже не стараясь скромно держаться в тени, не заботясь о правилах хорошего тона. Все обуревавшие ее чувства отражались на лице.
– Есть, – сказал я. – Я знаю.
– Если он все бросит и придет ко мне – простит ли он меня потом?
Теперь ее мучил новый страх – не тот, в котором она призналась мне когда-то у себя дома, но выросший на той же почве. Тогда она боялась, что, потерпев неудачу, он будет винить ее и она станет ему в тягость. Теперь не это ее страшило. Она понимала: что бы ни случилось, она будет ему нужна. Но червь сомнения продолжал точить ее.
– Вы тут ни при чем, – сказал я. – Если бы за всю жизнь он ни разу не увлекся ни одной женщиной, он был бы сегодня в том же положении.
– Вы уверены?
Я ответил без колебания:
– Совершенно уверен.
Я почти верил тому, что говорил. Не сиди Она рядом со мной, обиженная и недоверчивая, способная распознать малейшую тень сомнения в моем голосе, я, может быть, и не ответил бы столь решительно. Оглядываясь назад, я убедился, что у Роджера было гораздо меньше шансов добиться одобрения своего политического курса, чем нам казалось в разгар борьбы. Трудно поверить, чтобы личные обстоятельства, вроде романа с Элен, могли как-то повлиять на исход этой борьбы. И все же… все же на Роджера их роман повлиял безусловно: если бы не это, быть может, он действовал бы несколько по-другому.
– Совершенно уверен, – повторил я.
– А он когда-нибудь этому поверит?
Я ответил не сразу.
– А он поверит? – повторила она.
Она думала о Роджере, о том, как он придет к ней, женится на ней, об их скромной жизни после роскоши, окружавшей его в доме Кэро, о крушении блестящих надежд, копании в прошлом, возможных упреках… Несколько минут Элен сидела молча. Всегда скромная, даже незаметная, сейчас она была очень хороша, ее красил гнев и, пожалуй, еще страстное нетерпение, стремление действовать, действовать во что бы то ни стало, пусть даже это погубит ее самое и все ее надежды.
– Я вот думаю – надо с этим покончить, – сказала она, – сегодня же!
– А вы сможете?
Она посмотрела на меня в упор глазами, которые снова стали и жалкими и высокомерными. И спросила:
– Что же он все-таки будет делать?
45. Продуманное письмо
Посадив Элен в такси, я занялся делами. За окном уже стемнело, служащие разошлись по домам, было очень тихо. Зазвонил внутренний телефон. Это был Роджер. Не могу ли я перед уходом зайти к нему?