Коринна, или Италия

Прочитав это письмо, Освальд впал в глубокую задумчивость, и мистер Диксон мог без помехи продолжать свои разглагольствования. Он восхищался прозорливостью своего друга, который так справедливо оценил характер мисс Эджермон, хотя он и не мог себе представить, сколь предосудительным окажется ее поведение в будущем. Мистер Диксон заявил Освальду, что подобный брак был бы смертельным оскорблением памяти его отца. Освальд узнал от мистера Диксона, что во время его рокового пребывания во Франции, через год после того, как было написано это письмо, то есть в 1792 году, отец его находил утешение только у леди Эджермон и однажды провел целое лето у нее в имении, занимаясь воспитанием Люсиль, которая чрезвычайно ему полюбилась. Итак, без злого умысла мистер Диксон грубо затронул самое больное место в сердце Освальда.

Обстоятельства складывались весьма неблагоприятно для Коринны, а у нее не было другого оружия, кроме писем, которые время от времени воскрешали ее образ в душе Освальда. Все ополчилось против нее: естественный ход событий, влияние родной страны, воспоминания об отце, уговоры друзей, убеждавших Освальда принять самое простое решение и идти проторенной дорогой, и, наконец, зарождающееся влечение к юной девушке, чей облик так гармонировал с чистыми и спокойными мечтами о семейной жизни.

Книга семнадцатая Коринна в Шотландии

Глава первая

Между тем Коринна поселилась в окрестностях Венеции, в деревушке на берегу Бренты; она пожелала остаться в местах, где в последний раз видела Освальда, и к тому же ей казалось, что сюда скорее, чем в Рим, будут доходить письма из Англии. Князь Кастель-Форте писал Коринне, что хотел бы приехать повидаться с ней; но если бы он попытался оттолкнуть ее от Освальда и сказал бы, как говорят в таких случаях, что разлука охлаждает любовь, такое необдуманное слово поразило бы Коринну, как удар кинжала, и она предпочитала никого не видеть. Однако нелегко жить в одиночестве, имея пламенное сердце и чувствуя себя несчастной. Для занятий, которым предаются в уединении, требуется душевное спокойствие; когда же душа объята тревогой, то любое, даже случайное и пустое, развлечение лучше, чем нескончаемая вереница одних и тех же дум. Если бы можно было поглядеть, как подкрадывается к человеку безумие, мы, конечно, обнаружили бы, что оно овладевает человеком, когда единственная мысль неустанно сверлит его мозг, вытесняя все другие впечатления разнообразного внешнего мира. К тому же Коринна обладала столь живым воображением, что ее испепелял внутренний огонь, если ум ее не получал пищи извне.

Как отличалась теперь ее жизнь от той, какую она вела почти год! Тогда Освальд не отходил от нее чуть ли не весь день: следил за всеми ее движениями, жадно ловил каждое ее слово, его мысль будила мысль Коринны. Все, что было в них сходного, все, что было в них различного, равно оживляло их беседу; наконец, Коринна беспрестанно ощущала на себе его нежный, ласковый взгляд. Когда она испытывала хоть малейшее беспокойство, он тотчас же брал ее руку, прижимал к сердцу, и покой, нет, больше, чем покой, — смутная сладостная надежда вновь воскресала в ее душе. Теперь все было пусто вокруг Коринны, в душе ее царил мрак; единственными событиями, нарушавшими однообразие ее жизни, были письма Освальда; почта в зимнее время работала неисправно, и Коринна ежедневно с лихорадочным нетерпением ожидала от него вестей, и как часто бывала обманута! По утрам она прогуливалась по берегу канала, вдоль дремлющих вод, где плавали широкие, тяжелые листья водяных лилий. Она поджидала черную гондолу, привозившую письма из Венеции. Коринна еще издалека замечала эту гондолу, и сердце ее начинало яростно биться. Из гондолы выходил почтальон.

— Сударыня, — зачастую говорил он, — писем нет. — И спокойно уходил по своим делам, как будто не случилось ничего особенного.

— Да, сударыня, — говорил он в другой раз, — сегодня есть письма.

У нее дрожали руки, когда она пробегала глазами адреса на конвертах, но ни один из них не был написан рукою Освальда; до вечера она жестоко страдала, ночь проходила в бессоннице, а следующее утро приносило все ту же тоску, томившую ее целый день.

Под конец она стала винить в своих страданиях лорда Нельвиля: она считала, что он мог бы писать ей почаще, и укоряла его в своих письмах. Он оправдывался, и в письмах его уже не было прежней нежности, ибо, вместо того чтобы делиться с подругой своими заботами, он старался лишь рассеять ее тревоги.

Эти оттенки не ускользали от несчастной Коринны, которая день и ночь изучала каждую фразу, каждое слово в письмах Освальда и без конца их перечитывала; она искала в них ответа на свои опасения или же старалась истолковать его слова в хорошую сторону, что успокоило бы ее на несколько дней.