Коринна, или Италия

Во флорентийском соборе был убит Джулиано Медичи{244}; неподалеку оттуда, в мраморной, украшенной драгоценными камнями капелле при церкви Сан-Лоренцо находятся гробницы Медичи и статуи Джулиано и Лоренцо, изваянные Микеланджело. Статуя, изображающая Лоренцо Медичи, погруженного в размышления о мести за убийство брата, достойна чести именоваться «Мыслью Микеланджело»{245}. У подножия этих статуй лежат мраморные фигуры, олицетворяющие Утро и Ночь; с огромной выразительностью передан момент пробуждения одной и глубокий сон другой. Один поэт посвятил Ночи стихи{246}, которые заканчиваются такими словами: «Хоть она и спит, она жива; разбуди ее и будь уверен, что она с тобой заговорит». Микеланджело, обладавший поэтическим даром, который необходим для художника в любой отрасли искусства, так ответил от имени Ночи:

Caro m’e il sonno, e più l’esser di sasso,
Mentre che il danno e la vergogna dura;
Non veder, non sentir m’è gran ventura,
Però non mi destar, deh! parla basso[24]

.

Микеланджело, единственный из скульпторов Нового времени, создал образы людей, не отличающиеся ни античной красотой, ни современной вычурной красивостью. Они овеяны духом Средневековья, в них живет энергичная и сумрачная душа, все они в бурном движении, их формы резко обозначены, их черты отмечены печатью страстей, но далеки от идеала красоты. Микеланджело создал свою собственную школу; этот гениальный человек никому не подражал, даже древним.

Его гробница находится в церкви Санта-Кроче. Он пожелал, чтобы гробницу поместили против окна, из которого виден собор, воздвигнутый Филиппо Брунеллески{247}, словно прах Микеланджело еще с трепетом взирает на купол, послуживший образцом для купола Святого Петра. В церкви Санта-Кроче покоится, быть может, самое блестящее в Европе собрание великих усопших. Коринна в глубоком волнении прошла между двумя рядами гробниц. Здесь лежит Галилей, претерпевший гонения за то, что он открыл тайны неба, а немного поодаль — Макиавелли, изучивший искусство преступления не как преступник, а как наблюдатель, чьи уроки, однако, пошли скорее на пользу угнетателям, чем угнетенным; там спит Аретино{248}, посвятивший все свои дни забавам и не испытавший ничего серьезного, кроме смерти; тут гробница Боккаччо, чье радостное воображение не могли омрачить ни гражданские междоусобицы, ни чума; здесь можно увидеть изображение, прославляющее Данте, как будто флорентийцы, допустившие его гибель в томительном изгнании, имеют еще право гордиться его славой{249}; еще много славных имен можно встретить в этом храме — все эти люди были знамениты при жизни, но с течением времени их имена стали звучать все глуше, и им суждено навеки умолкнуть.

В этой церкви, хранящей такие благородные воспоминания, сердце Коринны наполнилось восторгом: вид живых людей приводил ее в уныние, но молчаливое присутствие мертвых пробудило в ней, хоть на несколько минут, былую жажду славы; она твердым шагом прошлась по церкви, и в голове у нее пронеслись мысли, некогда столь занимавшие ее. Тут она заметила группу молодых священников, которые вошли в храм и с тихим пением начали медленно ходить вдоль хоров; она спросила у одного из них, что означает эта церемония. «Мы молимся за наших покойников», — ответил он ей. «Да, вы правы, — подумала Коринна, — именуя их своими покойниками: это единственная слава, которая у вас осталась. О, зачем Освальд заглушил во мне дарования, которые мне дало Небо, чтобы я зажигала энтузиазм в родственных мне душах?»

— О Боже мой! — воскликнула она, опускаясь на колени. — Не из пустого тщеславия молю Тебя возвратить мне таланты, которые Ты мне даровал! Конечно, безвестные праведники, которые посвятили Тебе жизнь и умерли за Тебя, — лучшие из людей; но смертным открыты различные пути; и гений, прославлявший высокие добродетели, воспевавший великодушие, человечность и правдивость, разве не будет допущен хотя бы в преддверие небесного храма?

Коринна опустила глаза, закончив эту молитву, и ее взор поразила надпись на гробнице, возле которой она стояла на коленях: «Одинока на заре моей жизни, одинока на ее закате, одинока и теперь».

— Ах! — вскричала Коринна. — Вот ответ на мою молитву! с кем мне соревноваться, если я одинока на земле? кто порадуется моим успехам, если я сумею их добиться? кто примет участие в моей судьбе? чья любовь вдохновит меня на труд? в награду мне нужен был бы только один-единственный его взгляд.

Ее внимание привлекла и другая эпитафия: «Не оплакивайте меня, — говорил кто-то, умерший в юности, — если бы вы знали, от скольких мучений избавила меня эта гробница!»