Кормчая книга

Корни деревьев, сосущие свет звезд.

XII

Шлюзовая камера показалась Смуту еще более пустой.

Правда, на этот раз он старался ступать так, чтобы топот его шагов не разносился по всему шлюзу. Комбинезон и пояс он нашел у дверей и без всякой жалости скинул невесомый балахон с плеч. Чего во мне больше? Растерянности? Непонимания? Нежности?

«Вины.»

– Я никого не спрашиваю.

«Это не имеет значения. Вина копилась в тебе веками. Это не лично твоя вина. Это вина поколений, выбравших неверное направление. Тебе потому и плохо, что ты не знаешь, как избыть скопившуюся вину.»

– А космониты знают?

«Теперь – да.»

– Может, подскажешь мне?

«К этому приходят сами. Даже Хунни не захотела подсказать тебе это.»

– Я пойму сам.

«Может быть. Но не сразу. Тебе будет трудно. Ты одинок.»

– Не преувеличивай.

Плектрон не ответил и Смут двинулся к выходу.

Неужели я, правда, так одинок, что это заметно даже плектрону? Неужели по настоящему одиноки Юри и Йорг? Неужели одиноки все земляне? Неужели наши столь совершенные тела нам только мешают?

– Плектрон, в чем суть работ Глоцера?

Плектрон не ответил.

– Ладно, – сказал Смут и пнул носком тяжелого башмака порожек. – Мы до всего дойдем сами. Космониты тоже полны вины.

Он не чувствовал себя изменившимся. Просто за последние часы в нем скопилось много горечи. Неужели ему специально предоставили возможность задуматься о чем-то таком, о чем никто пока не хочет сообщать землянам официально? Кстати, капитан Йорг только что косвенно подтвердил это: все три камеры слежения «Афея» включены. Не отремонтированы, как должен был бы сказать капитан, а вот именно включены. Наверное, мы опять нарушили какие-то представления космонитов о правилах движения в Поясе, подумал Смут, и они специально подвели нас к Шестнадцатому тору. И сектор Стонов – не флуктуация. Возможно, это и есть та таинственная кузница, в которой космониты взламывают клетку тела, освобождая дух… Обрывочные слова, смех, стоны… В конце концов, сам термин наведенная речь ничего такого не объясняет. Связь можно отключить, уши можно заткнуть, но сектор Стонов всегда наполнен какой-то особенной, непривычной жизнью. Или невероятными намеками на непривычную жизнь. На ту, усмехнулся Смут, которая когда-нибудь пронзит всю расширяющуюся Вселенную от края до края, как луч света, как исполинский прожектор.

Конечно, это по-новому освещало встречу с Глоцером.

Я еще не готов к такой встрече, подумал Смут. Если земляне и космониты впрямь решили прощаться, я еще действительно не готов. Моя горечь должна напитаться надеждой. Так было всегда, на любом переломе. И пусть так будет впредь. Завтра. И через сотни лет. И в последующие миллионы. До той, наконец, странной и невероятной поры, когда наш дух, как одежду, совлечет с себя плоть.

И пусть в этом не будет ужаса.

Часть I (заключающая) О, СЧАСТЛИВЧИК! XX век

Мы – плененные звери,

Голосим, как умеем.

Глухо заперты двери,

Мы открыть их не смеем.

Федор Сологуб

I

Вертолет в срок не пришел.

Не пришел он и через день. И через два. И через неделю.

Стало ясно, что в поселке что-то стряслось. Две банки тушенки (из четырех) и последнюю булку мерзлого хлеба отдали Альвиану и Коле Черепанову. Они сами вызвались отправиться за помощью. Полсотни километров нехоженого пути, мороз – под пятьдесят, а что-то сделаешь? Кому-то все равно надо. Мужики отводили глаза, хмуро присаживались на корточки у раскаленной железной печки, курили, а кто валялся на нарах, сберегая силы. На полу не таял занесенный на валенках снег, а на нарах тепло, пальцы не мерзли. Все в бородах, косили под стариков, не скажешь, что старшему под сорок.

– Падлы…

Непонятно, кого Коля имел в виду. Наверное, начальство.

Но в топливе нуждалось не только начальство. Весь поселок ждал тепла.