Кормчая книга

– Кажется… Но не могу это выразить…

– А и не надо, – отмахнулся Уитни. – Я понимаю вас. Может, хотите поговорить с кем-то, кроме меня?

Уитни не успел договорит, как с губ Калхаса сорвалось:

– С Афрой Диги!

Это было как откровение. Открыть единственную дверь.

– Хотите сказать, с Афрой Уитни? – весело поправил бородач. Попадание оказалось стопроцентным. Калхас вовсе не надеялся увидеть здесь Афру, но, кажется, это произошло. – Она теперь Уитни. Как все мы.

– А доктор Джаун?

– Он один из самых первых Уитни.

– И я могу их увидеть?

– А они хотят этого? – вдруг засомневался Уитни, и Калхас не стал врать:

– Не знаю.

Бородач покачал головой.

– Шагайте вон по той тропинке, – все же подсказал он. – Она выведет вас прямо к игровому полю. Если вы и не увидите Афру, кое-что до вас, надеюсь, дойдет.

XII

Игровое поле оказалось просто поляной, обведенной по периметру густыми зарослями низких красных кустов, почти лишенных листьев. Посреди поляны торчал высокий деревянный столб, до блеска отполированный руками. На самом верху белела плетеная корзина. Калхас отметил это, но тут же забыл, потому что на поляну, отчаянно вопя, взвизгивая, выкрикивая непонятные слова, выкатилась в туче пыли орава детей, полуголых и исцарапанных. Они гнали перед собой тугой мяч, при этом каждый пытался схватить его и отправить в корзину.

Калхас ужаснулся. Он сразу вспомнил сладкий дым, нежно стелющийся по низкой изумрудной траве Общей школы и печальный крик выпи. «Радость жизни можно выражать и печальным криком…» Как странно… Бхат Шакья и Ури Редхард, наверное, не умели так вопить, да и Она У, их наставница, не позволила бы воспитанникам оттаптывать друг другу ноги.

Вот они, дети, лишенные Общей школы.

Калхас смотрел на них почти с ужасом. Он никогда не думал, что детей можно собрать в такую грязную орду. В колониях, вспомнил он, никто не ограничивает рождаемость. Но разве это будущее? Что имела в виду МЭМ, говоря – в будущем? МЭМ ведь не дано ошибаться.

Вопящая толпа отхлынула, оставив у ног Калхаса мальчишку лет шести. Он размазывая по щекам слезы. Сеун! Он даже не взглянул на Калхаса. Он все еще был в игре.

– Почему ты не вернешься на поле?

– Я выбыл! – ответил Сеун с отчаянием.

– Этого никто не заметил. Ты можешь вернуться.

– Это против правил, – Сеун горестно провожал взглядом удаляющихся товарищей.

– Что это за игра? Чего в ней можно добиться?

– Если трижды попасть мячом в корзину… Видите, на столбе?… – Сеун всхлипнул. – Если трижды забросить мяч, получишь приз… Специальные добавки для биосинта, – еще более горестно всхлипнул Сеун. – Такие добавки дают право общаться с биосинтом… Можно создать что-нибудь вкусное, а можно придумать что-то такое, чему пока и названия нет…

– И это все? – удивился Калхас.

Сеун снова заплакал.

Он тер кулачками щеки и на глазах становился все грязней и грязней:

– Я хотел получить приз.

– Однако, ты самоуверен… Выиграть у такой оравы…

– Я уже выигрывал.

– Ты?

– Я.

Сеун плакал теперь откровенно.

– Если бы игра шла на воде, я выиграл бы… – Сеун горько выговаривал каждое слово, не спуская мокрых глаз с катящейся по траве, вопящей, орудующей ногами к руками, ораве. – Я бы выиграл… – горько повторил он. – Я уже дважды выигрывал главный приз… Но на воде…

– Ну да… Ты же мальчик-анаконда…

– Я выигрывал даже дважды. Мама была довольна.

– Мама здесь?

– Конечно.

– А зачем тебе третий приз?

– Как это зачем? – отмахнулся Сеун. – Я уже говорил. Я хочу дружить с биосинтом.

– Это интереснее, чем заниматься в Общей школе?

– Еще бы!

– Но почему?

Калхас действительно не понимал.

– Потому что тут все мое.

– Что значит – твое?

– А то и значит, – заторопился Сеун, вытирая глаза. – Здесь мама. Здесь я гуляю, когда хочу. Здесь живет биосинт. На флайере может летать любой, – покосился он на Калхаса, – а биосинт выбирает себе помощников сам.

– Но ты весь в пыли!

– Это настоящая пыль. Она живая,

– Не понимаю. Что значит, живая?

– Ну, как? Да просто живая! Без всяких искусственных кислот и солей.

Сеун не успел объяснить до конца.

Движение на поляне вдруг остановилось. В пронзительной тишине, разрываемой звоном цикад и резкими выкриками выпи, раздался восторженный детский голос:

– Анаконда, мы взяли игру! Ты можешь вернуться!

Сеун взвизгнул и бросился в самую гущу свалки.

XIII

«Уитни, Афра! Только Уитни!»

Ожидая Афру и доктора Джауна, Калхас с изумлением смотрел на детей, катающихся в пыли. Он недоумевал: неужели и там – в межзвездном пространстве, в Поясе, на мерзлых Галилеевых лунах, занимаясь делами, которые, может, единственно и являются будущим, он будет помнить эти слова?

«Уитни, Афра! Уитни!»

Да, конечно, его собственная жизнь уже вынесена за скобки этого сумасшедшего мира, он как бы уже вырезан из него, но разве он работает не на мир? Разве тысячелетия цивилизации должны вести людей к таким вот полянкам, к клубам пыли и доисторическому визгу, а не к дальним звездам?

Столб…

Белая корзина…

Он смотрел на поляну чуть ли не с ужасом.

Он не принимал увиденного, оно казалось ему невозможным.