Кормчий у каждого свой

– Я никого не убивал, – тихо проговорил Вадим, – хоть и говорят, что у каждого хирурга есть своё кладбище, у меня за всю практику было только два летальных исхода, один – остановка сердца на операционном столе, а второй – острая лёгочная недостаточность в послеоперационном периоде.

– Ну в смерти того дедули с остановкой сердца вы и впрямь были не виноваты, его Изольда забрала, он и так перехаживал долго, но за него очень уж его род просил…Больно упрямый был, не хотел с сыном мириться, ну да это другая история. А вот женщина та с закрывшимися лёгкими – это и была Татьяна Милюкова. Как ты мог её не узнать? – с искренним удивлением спросил старик и попинал носком сапога камень.

– Ну, она меня тоже не узнала! – сердито буркнул Жихарев, – у неё было подозрение на начинающийся перитонит из-за аппендицита, но сознание было не спутанное, она была не в бреду, да и не Милюкова она была, а Лазарева.

– Тьфу ты, чудило ты! Причем тут фамилия? – вскричал старик, – ты людей по фамилиям узнаешь или в лицо? Ты в 12 лет сам себе клятву дал, что станешь хирургом, чтобы никто не умирал нелепо, как же так, Вадим!

***

Вадим быстро шел по коридору больницы, больше всего опасаясь столкнуться с заведующим, который не терпел опозданий, особенно в операционные дни. Этот вторник был как раз операционным, медсестра Васильева Марина уже сообщила ему, что к аппендэктомии готовят пациентку Лазареву Татьяну.

Настроение у Вадима было приподнятое, он вообще был жизнерадостным человеком. Накануне они весело провели время на дне рождения у его новой девушки и, несмотря на легкое недомогание, он со свойственным ему жизнелюбием, приветствовал новый день, ожидая от него новых успехов, знаний и встреч.

– Жихарев! – перед ним словно из воздуха вырос заведующий Ломакин, грозно потрясая кулаком перед носом молодого хирурга, – ты что, забыл, что сегодня у тебя опердень? Нужно приходить за час до начала операций, а не за 15 минут!

– Извините, пожалуйста, Иван Аркадьевич, проспал, – обезоруживающе улыбаясь, проговорил Вадим, – все будет в порядке, бегу мыться!

– Жихарев! Ты что, “после вчерашнего”? – возмущенно прошипел Ломакин.

– Иван Аркадьевич! Буквально пара бокалов вина в честь Дня рождения любимой девушки! Вполне здоров, бодр и готов к свершениям!

– Смотри у меня! – пригрозил ему кулаком заведующий, – быстро мыться и чтоб больше такого себе не позволял, а не то подниму вопрос о дисицплинке, ясно?

Операция прошла без осложнений, что называется, как по маслу: пациентка была стабильная, скачков давления или излишнего кровотечения не выдавала, операцию закончили по плану. Однако спустя несколько часов в ординаторскую ворвалась Васильева и закричала, что Лазарева выдала дыхательную недостаточность и умерла. Жихарев и анестезиолог Арзамасов потрясённо молчали.

Потом было длительное и тоскливое расследование обстоятельств смерти пациентки, следствие и суд. Арзамасова осудили, поскольку было доказано, что он халатно отнесся к сбору анамнеза и анализов, в частности, им не был проведен анализ газового состава крови, понадеявшись на данные общих анализов.

***

– Я не был в этом виноват, это хлеб анестезиолога подготовить пациента к анестезии, – медленно проговорил Вадим.

– Ну не был – так не был – подозрительно легко согласился с ним проводник, – раз ты уверен, что на тебе нет ответственности, так и ладушки! Ты ж вообще с легкостью уговаривал себя, что ничего плохого не делаешь и действуешь исходя из лучших побуждений.

– Почему виноват я? Я хорошо провел операцию, все, как в учебнике! – вскричал Вадим, вскакивая с земли.

– Почему, почему…Потому что ты врач, ты был ее лечащий врач! Ты даже не спросил у анестезиолога про анализы, хотя знал, что пациентка в возрасте и имеет проблемы с легкими после перенесенной пневмонии. Да что там говорить, ты даже не узнал её вовсе.

Вадим удрученно молчал. Он и вправду умел себя уговаривать, в тот раз он быстро убедил себя, что не виноват в смерти пациентки, что он правильно все сделал, а то, что не спросил про результаты анализов – так это анестезиолог виноват. Только теперь он понял, что виноват не меньше Арзамасова, а по совести говоря и больше, только исправить ничего нельзя было ни тогда, ни, тем более, сейчас.

– Если бы я мог всё исправить, я бы исправил, но я не могу, теперь уже слишком поздно, я бы многое исправил! – проговорил Вадим, глядя на реку, слезы горели в глазах, но плакать было стыдно.