Кормилица по контракту

— Ну, целую. — Трубка коротко загудела.

Валя в задумчивости вернулась на диван. От разговора с матерью ей не стало легче, наоборот, она вся была во власти сомнений. Может, все-таки лучше не рожать? Сделать операцию, рискнуть, авось пронесет и ничего не случится? Или не рисковать?

Пока Валя терзалась и мучилась, вернулась Евгения Гавриловна. Сняла в прихожей шубу и сапоги, заглянула в комнату.

— Ты дома? С чего это?

Удивляться действительно было чему: все свободное время Валя всецело посвящала Тенгизу и к тетке в квартиру возвращалась лишь поздним вечером.

— Не заболела ли часом? — Евгения Гавриловна смотрела на Валю с подозрением.

— Нет, здорова. Просто устала. — Валя поудобней оперлась о спинку дивана.

— Устала — отдохни по-человечески. Ляг, поспи. Глаза-то у тебя, верно, какие-то опухшие. — Тетка подсунула Вале мягкую диванную думку. — Я и то думаю, — продолжала она своим обычным, ворчливым тоном, — сколько ж можно себя мытарить? Ведь почитай, сутками на ногах. Вот и свалилась.

— Да не свалилась я вовсе, — с внезапно нахлынувшим раздражением огрызнулась Валя, — просто присела на минутку, а вы уж и рады со свету сжить.

Тетка, не ожидавшая такой откровенной агрессии, лишь плечами пожала:

— Кто тебя откуда сживает? Наоборот, говорю, ложись. Чаю тебе подогреть?

— Не надо, — буркнула сквозь зубы Валя.

— Ну, как хочешь. — Евгения Гавриловна удалилась в кухню и загремела там посудой.

Валя сидела, съежившись, обхватив себя за плечи, и глотала слезы. Вот влипла так влипла. Еще и тетка эта лезет в душу со своими расспросами. Заботу, видишь ли, решила проявить! Посмотреть на нее, когда она узнает правду! Небось, орать станет, как резаная. Точно, станет.

Валя попыталась успокоить себя тем, что, по крайней мере, еще пару месяцев можно будет как-то скрывать свое положение. За это время она что-нибудь придумает. Улестит Евгению Гавриловну, станет делать ей подарки, прекратит грубить.

В клетке завозился Петруша, перепрыгнул с жердочки на жердочку и заявил своим немного придушенным, хриплым тенорком:

— Добр-рое утр-ро!

— Не попал ты, Петр, — сквозь слезы улыбнулась Валя, — не утро сейчас, вечер.

— Утр-ро! — упрямо возразил попугай.

— Ты мне еще поспорь, — Валя показала ему кулак. — Вот как не дам больше ничего вкусненького, тогда узнаешь.

Евгения Гавриловна была твердо убеждена, что птицам нельзя есть ничего, кроме корма и семечек, поэтому крайне редко баловала своего питомца. Валя же, напротив, тайком от тетки подсовывала смышленому попугаю то кусочек халвы, то колбаски из магазина, а то и фруктовой пастилы, которую тот особенно уважал.

Петруша склонил головку набок и тревожно выкатил глаза — казалось, он отлично понял Валину угрозу оставить его без десерта.

— То-то, — удовлетворенно проговорила Валя и осторожно вытянулась на диване, пристроив под голову теткину думку.

13

Отступать было некуда. Валя продолжала ходить на работу и молчала в тряпочку, только исправно покупала себе соки и творог — мать всегда говорила, что женщине в положении необходим кальций.

Между тем фигура ее начала неудержимо меняться. Постепенно расплывалась, исчезала талия, грудь, и так не маленькая, увеличилась почти вдвое, так, что лямки бюстгальтера больно впивались в плечи.

Валя купила на рынке новое белье, несколько пар колготок с широкой и мягкой резинкой и свободный свитер. На работе форменный фартук хорошо маскировал ее раздавшиеся формы, а дома, при тетке, она старалась не раздеваться.

Тенгиз тоже ничего не замечал, с восторгом гладил и тискал Валину грудь и все приговаривал: «Королева, моя королева!» Ей даже смешно порой становилось — до чего эти мужчины наивны и ненаблюдательны, сущие дети.

Первой почуяла неладное Верка. Как-то во время работы она долго и пристально глядела, как Валя управляется с машинкой. Так пристально, что той сделалось неловко.

— Ты чего? — спросила она Верку, вытирая салфеткой перепачканные колбасным салом руки.

— Ничего, — ответила та, не отрывая взгляда от Валиного живота, скрытого голубеньким фартуком, — смотрю, что-то ты поправилась. Видать, Тенгизик хорошо кормит.

— Не жалуюсь, — сухо проговорила Валя и отошла к прилавку, за которым ждала покупательница.

Когда она вернулась, Верка тихо и с укоризной произнесла:

— Ты мне голову-то не морочь, врушка несчастная. Сознавайся честно, залетела?

Валя поняла, что отпираться бессмысленно. Да и зачем — рано или поздно все обо всем узнают. Она молча кивнула и принялась взвешивать сардельки.

— Ну, даешь! — сочувственно протянула Верка. — Чего ж не избавилась?

— Долгая история, — со вздохом сказала Валя.

— В обед расскажешь, — потребовала Верка.

В обед Валя действительно поведала подруге обо всем, что с ней приключилось. Верка терпеливо и внимательно слушала, а когда она закончила, убежденно произнесла:

— Дура. Надо было последние бабки отдать, а ребенка вытравить. Ну, куда ты теперь?

— Рожу, — упрямо проговорила Валя, не поднимая на Верку глаз.

— И что дальше? К тетке своей младенца привезешь?

— Нет, не к тетке. Домой привезу, к матери.

Верка насмешливо качнула головой.