Кормильцев. Космос как воспоминание

Книжные стеллажи занимали все пространство комнаты, от пола и до потолка. В них хранились полный каталог издательства «Academia», дореволюционные фолианты по древнекитайской философии, словари Брокгауза и Ефрона, прижизненные издания Хлебникова, многотомник Большой советской энциклопедии, подшивки журналов и коллекция переводной литературы, состоявшая из книг Воннегута, Брэдбери, Лема и Шекли.

«Библиотека Виктора Александровича была организована по оригинальному принципу, – вспоминает школьный приятель Ильи Коля Соляник. – Книг было много, и они распределялись по странам. К примеру, Португалия: вначале шла поэзия, потом проза, а потом – эссеистика. У Ильи такая фундаментальность вызывала искреннее восхищение».

Любопытно, что на одной из полок хранились мемуары маршала Жукова с автографом самого автора. В опальные годы Георгий Константинович командовал Уральским военным округом и частенько бывал в квартире у Кормильцевых. Бабушка с улыбкой признавалась Илье, что Жуков был в нее тайно влюблен и впоследствии прислал в подарок свою книгу «Воспоминания и размышления».

В школьные годы Кормильцев-внук сутками не вылезал из кабинета Виктора Александровича. Казалось, что его отцом был Курт Воннегут, а матерью – Франсуаза Саган. Причем особенно сильно Илья увлекался фантастикой – как отечественной, так и западной.

«Я читал романы Жюля Верна, мечтая стать капитаном Немо», – писал он позднее в одном из стихотворений.

Кроме того, будущий поэт учил наизусть целые поэмы и мог прочитать вслух объемные фрагменты из «Истории государства российского» графа А. К. Толстого.

Любопытно, что в одном из ранних интервью, отвечая на вопрос об источниках самообразования, Илья честно признался: «Библиотека моего деда». И сентиментально добавил: «Больше всего я любил книги, от которых можно заплакать».

Так же рьяно Илья увлекался переводами. К примеру, брал двуязычную книгу сонетов Шекспира и переводил английский вариант стихотворения на русский язык, а потом – наоборот. Затем сравнивал свой вариант перевода с книжной версией. Долго и кропотливо оттачивал свой будущий стиль максимально эрудированного рок-поэта.

Уже в начальных классах Илья увлекался не только книгами. Английская спецшкола № 70, где он учился, имела химический уклон. В возрасте десяти лет Кормильцев осилил таблицу Менделеева и начал применять теорию на практике. В магазине «Охотник» он с помощью Коли Соляника приобретал банки с порохом и ставил разнообразные пиротехнические эксперименты. К примеру, в результате штурма макета рыцарского замка пытливый ученик лишь чудом не взорвал квартиру, а после опытов с карбидом у него на лбу загорелся глубокий шрам.

Неудивительно, что в школе Илья был обречен стать белой вороной. Ровесники его недолюбливали, нутром чувствуя, что он – другой. Кормильцев раздражал их не столько своими знаниями, сколько необычной манерой поведения.

Он никогда не делал то, что было принято: не играл в футбол, не любил фотографироваться и бегать за девчонками, не участвовал в драках и постоянно делал что-то странное. После вызовов к директору мог кататься в истерике по коридору, громко обзывая учителей фашистами. И чем больше одноклассников собиралось лицезреть этот моноспектакль, тем громче Кормильцев вопил.

Как-то раз маленький Илья решил отомстить своим врагам. Не без помощи дедушки он изобрел невидимый клей, которым основательно намазал стулья в учительской. Утомленные борьбой с детьми, преподаватели рухнули на стулья, чтобы попить на перемене чайку. Прошу поверить, это чаепитие запомнилось им на всю жизнь. Поскольку отодрать фрагменты неживой материи от старинной древесины не смогли ни уборщица, ни завхоз, ни комсомольские активисты.

В кульминационный момент в учительскую заглянул взъерошенный Илья и невинно поинтересовался: «Скажите, пожалуйста, а почему у нас занятия не начинаются?»

Могильная тишина была ему ответом.

«В школе я был странной смесью ботаника и хулигана, – объяснял позднее Кормильцев. – Тихий омут, в котором, как известно, черти водятся. То мы школу травили слезоточивым газом, то какие-то взрывы устраивали. Победила в итоге дружеская ничья, потому что и школа стоит, и я жив».

Долгое время ровесники относились к Илье как к действительному психу. За спиной дразнили Кормушкиным, считали маменькиным сынком, препротивным очкариком и в итоге решили его проучить. Неблагополучные юноши, чье мелкоуголовное будущее было уверенно запечатлено на лицах, связали руки Илье и намазали известью глаза, повредив при этом роговицу. Защищать его было некому, и зрение оказалось испорченным навсегда.

Врачи прописали Кормильцеву очки, которые ему регулярно разбивали в драках. Как правило, после этих схваток его поведение становилось непредсказуемым, но незримые ангелы, похоже, хранили Илью уже тогда. Жив остался – и слава богу.