Кормильцев. Космос как воспоминание

«У Ильи не получилось перенести питерской осени-зимы, — вспоминает Ксения Устюжанинова. – Когда Светлана Алексеевна приехала проведать сына, то нашла его сильно простуженным и потерявшим все теплые шапки, шарфы и перчатки. В съёмной квартире они с сокурсником нарисовали углем на стене фреску, изображавшую Страшный Суд».

Автограф Ильи из его письма Трущева, написанного Кормильцевым из Питера в Свердловск.

Но настоящая беда пришла с другой стороны.

«После отъезда Ильи в Ленинград наша компания с Трущёвым просуществовала совсем недолго, — объясняет Малахов. — Алексей был человеком, которому военная служба категорически противопоказана. Но Трущёв всё-таки пошел в армию, ни словом не обмолвившись в военкомате, что у него гипертония. На прощание сказал нам, что «отправляется на рысьи скачки», а вскоре из армии пришла похоронка».

Лёша Трущёв ушел служить в ноябре 1976 года, а через два месяца его не стало. История болезни содержала в себе диагноз «крупозная пневмония», но что произошло на самом деле, неизвестно до сих пор. Вскрытие тела не производилось, а родственникам лишь сообщили, что рядового Трущёва привезли в военный госпиталь полностью истощенным. Как поется в песне «Наутилуса», «пьяный врач мне сказал, что тебя больше нет».

Друга Кормильцева доставили в Свердловск в запаянном цинковом гробу, и похоронили на Широкореченском кладбище в январе 1977 года. Всю зиму Илья писал Алексею из Питера письма, но, так и не получив ответы, догадался, что с его приятелем произошло непоправимое. Узнав у родителей Трущёва подробности, он совершенно растерялся.

У студента-первокурсника появились подозрительные знакомства: оказалось, что уже в середине 70-х в Ленинграде были места, где собирались наркоманы, уныло и безнадежно вопрошавшие друг друга: «У тебя есть двинуться?» В этой мутной тусовке у Ильи случились первые отношения – она была девушка трудной судьбы, посвященные ей стихи не сохранились…

В тот период во всем происшедшем с Трущёвым Кормильцев обвинял социалистическую систему. Ему казалось, что с самого начала учебы на вечернем юрфаке его друг был обречен. Гипотетически Алексей мог не идти на воинскую службу, если бы учился на стационаре. Но это было невозможно, поскольку на дневное обучение прорывались либо молодые партийные кадры, либо прошедшие службу в рядах Советской армии.

Кормильцев долго не мог прийти в себя после смерти Трущёва.

«Мать Ильи запретила нам всем говорить о том, что случилось с Алешей, — вспоминает Елена Кононова.- Светлана Алексеевна прекрасно понимала, что у её сына может быть нервный срыв. Действительно, так вскоре и произошло. Когда Кормильцев узнал окольными путями, что Алеша погиб, то просто бросил учебу. Он бесцельно болтался по Питеру и у него в жизни был тяжелый период. Потом к нему приехала мать и увезла сына обратно в Свердловск».

Летом 1977 года Илья перевелся на химфак Уральского университета, где продолжал писать стихи. Порой это был робкий социальный протест, порой – психоделические зарисовки про крыс и мышей, порой – наивная любовная лирика. О своих литературных опытах Кормильцев никому не рассказывал, но одно из его стихотворений оказалось посвящено Алексею Трущёву: «Стоишь ты спокойно у края стены, всего в сантиметре от гибели верной/Ты даже не думал об этом, наверно, ты — человек наподобие ветра…»

Пройдет всего несколько лет, и стих «Человек наподобие ветра» превратится в один из главных боевиков уральской рок-группы «Урфин Джюс».

Химия и жизнь

Мы были молоды, очень глупы, но очень энергичны. Время было странное и нелепое. Но кое-чему удалось научиться. В первую очередь тому, что творить надо, не оглядываясь на недостаточность имеющихся в распоряжении технических средств.

Илья Кормильцев

Вернувшись из Ленинграда в Свердловск, Илья встретился со студенткой консерватории Светой Плетенко, знакомой ему со времен меломанских посиделок у Трущева. Мак рвался посетить могилу друга, и вместе со Светой они поехали на Широкореченское кладбище. Всю дорогу Кормильцева трясло — как будто кошмар мог оказаться неправдой, друг не умер и не лежит в земле. Но, увы... На обратном пути Илья молчал и приехал домой полностью опустошенным.

«Мы увиделись с Маком через два дня после его прилета из Питера, — вспоминает Коля Соляник. — Это был очень грустный Илья, на которого смерть Лехи произвела гнетущее впечатление. Было совершенно непонятно, что за смерть? И окончательной точки в этом вопросе так и не было поставлено».