Корней Чуковский

Рукопись, которую Твардовский давал почитать одним и другим, уже была скопирована, с копии сняты новые копии, и «десятки, если не сотни перепечатков и отпечатков расползлись по Москве, по Ленинграду, проникли в Киев, Одессу, Харьков, Нижний Новгород», пишет Солженицын. Появилась опасность, что рукопись попадет за границу. Твардовский передал рукопись секретарю Хрущева Лебедеву, тот прочитал ее вождю на отдыхе в Пицунде вслух; Хрущеву понравилось; на ЦК было принято решение – печатать.

Повесть вышла – выстрелила – была роздана делегатам ноябрьского пленума по промышленности – прочитана всеми.

«Издание „Одного дня…“, вызвавшее восторженные отклики прессы, стало литературной и политической сенсацией, – рассказывала Е. Ц. Чуковская в интервью Елене Константиновой, озаглавленном „Солженицын и Чуковские“. – Рассказ тут же взялись переводить на иностранные языки. Только на один английский – шесть издательств. Но переводили – лишь бы скорей! В большинстве переводов погасли все краски, смешались все языковые пласты… И Корней Иванович – известно, что проблемы художественного перевода – одно из направлений его литературной деятельности, – отозвался об этих переводах как о достаточно небрежных, скороспелых, не передающих своеобразия языка оригинала. Солженицын, будучи в Пушкинских горах, услышал чтение этой статьи по радио и – приехал к Чуковскому в Переделкино. Так в начале июня 1963 года состоялось личное знакомство двух очень разных по характеру и темпераменту писателей».

«Получил письмо от Солженицына!!!» – записал К. И. в дневнике в марте 1963 года. Запись эта соседствует в дневнике с упоминанием о собирающейся в Кремле встрече руководителей партии и правительства с деятелями литературы и искусства: «Послезавтра в четверг 7-го марта назначен разгром литературы, живописи и кино в Ц. К.». К. И. разговаривает с Паустовским, записывает: «Ему и мне звонят из ЦК, чтобы мы были непременно».

7 марта он пишет:

"Жаль, что я болен и не могу поехать на сегодняшнее собрание в Кремле. Что будет на этом собрании, не знаю – и не будь мне 81 года, я бы принял там «живейшее участие». Но разговоров много. Говорят, будто Шолохов приготовил доклад, где будут уничтожены «Новый мир» с Твардовским, будет уничтожен Солженицын, будет прославлен Ермилов, будет разгромлена интеллигенция и т. д.".

В общем, встреча прошла не совсем по этому сценарию, но тем не менее стала, по выражению Солженицына, «одной из самых позорных страниц хрущевского правления»; на ней произошел «разгром всего, что хоть чуть отдавало свободой».

Хрущев начал с грозного окрика: «Всем холуям западных хозяев – выйти вон!» – в этом тоне и была выдержана вся дискуссия. Дважды выступал главный идеолог СССР Ильичев, еще зимой призвавший интеллигенцию к «выполнению ее обязанностей», под которыми понималось опять-таки коммунистическое воспитание масс. Ильичев нападал на Эренбурга за его недавно опубликованные мемуары, возвращавшие из забвения множество запретных, замалчиваемых имен. Сам Хрущев провозгласил, что «народу нужно боевое революционное искусство», велел деятелям культуры руководствоваться принципом партийности. Призывал к порядку писателей и кинематографистов: нечего помойные ямы описывать, они и при коммунизме будут. Шолохов вместо разносного доклада сказал только: вот Эренбург говорил, что у него со Сталиным была любовь без взаимности, а у нас с нынешним руководством «любовь со взаимностью».

В первый день призывали к порядку старших, на второй – молодых; это было совсем уж безобразно. С молодыми не церемонились, а просто орали. Солженицын записывал в блокнотик выкрики Хрущева: «Хотите завтра получить паспорт – и езжайте к чертовой бабушке!» «Эренбург сидел со сжатым ртом, а как Сталин умер, так он разболтался!» «Никакой оттепели! Или лето, или мороз!» «Наша молодежь принадлежит партии! Не трогайте ее, иначе попадете под жернова партии!» «Судьей будет партия!»

«Ивана Денисовича» не тронули, похоже, только потому, что была дана установка: не задевать личных вкусов Хрущева. Однако «наплыв рукописей о тюрьмах и лагерях» осудили: поговорили, мол, и хватит, опасная тема закрыта. Свободы не будет, будет партийное руководство, свои ошибки партия сама осудила и никому больше не даст, кто не согласен – получайте паспорта и уматывайте. «Этими встречами откатил нас Хрущев не только позадь XXII съезда, но и позадь XX, – писал Солженицын. – Он откатил биллиардный шар своей собственной головы к лузе сталинистов. Оставался маленький толчок».

Встреча произвела мрачнейшее впечатление на творческую интеллигенцию. Чуковский писал в дневнике 14 марта, что Сельвинский пробовал с ним заговорить о совещании, – «но я сказал ему, что так как я занят „Искусством перевода“ и подготовкой собрания сочинений, и кроме того нездоров, я запрещаю своим домашним разговаривать со мной на эту тему, сообщать мне какие бы то ни было сведения по этому поводу и не видел за все это время ни одной газеты».