Корнелий Тацит: (Время. Жизнь. Книги )

На консульские месяцы Тацита приходится центральное событие правления Нервы — мятеж преторианцев. Он плохо освещен в источниках, но, насколько можно судить, смысл событий и ход их таковы. Преторианцы были разъярены убийством Домициана, увеличившего им жалованье и вообще, видимо, пользовавшегося среди них популярностью. Кроме того, они вскоре поняли, чем грозит им политическая программа Нервы, предполагавшая постепенное сведение на нет вражды принцепса и сената, а тем самым сокращение роли террора и, следовательно, его орудия — преторианцев. Они поэтому легко поддались подстрекательствам своего префекта Касперия Элиана и летом 97 г. восстали, требуя казни убийц Домициана. Нерва категорически отказался выполнить их требования, успокоил солдат подарками, но от всего пережитого заболел, и вскоре, в сентябре или начале октября, мятеж поднялся вновь. Нерва был «осажден, захвачен в плен, ввергнут в заключение»[79] и под угрозой расправы вынужден выдать людей, непосредственно причастных к гибели последнего Флавия. Они подверглись жестоким истязаниям и были убиты чуть ли не у него на глазах. Ситуация стала критической — Нерва больше не контролировал положение; казалось, что он вот-вот отречется от престола. Однако в конце октября он ответил неожиданным усыновлением Траяна, стоявшего в это время во главе легионов Верхней Германии, и провел церемонию адоптации на Капитолии и в сенате. Акт этот, как и действия преторианцев, вызвал острый интерес и волнение римского плебса. Несмотря на подчеркнутую легальность оформления, предпринятый Нервой шаг был чрезвычайным и вынужденным — Траян, по-видимому, об усыновлении ничего не знал. В письме престарелого принцепса, извещавшем его об этом, приводился стих Гомера: «Слезы мои отомсти аргивянам стрелами твоими». Усыновление прошло гладко. Некоторое время спустя Траян вызвал к себе в Германию Касперия с приближенными и казнил их.

Значение этого эпизода и для истории империи, и для Тацита трудно переоценить. Впервые солдаты выказали свое презрение и совокупную ненависть и к сенату, и к императору, и к государству в целом, а принцепс — все свое бессилие. Это был если не пролог к III в., то первое отдаленное его предвестие. Как консул Тацит был непосредственным свидетелем и участником событий. Ни в другое время в Риме, ни в армии или в провинциях в годы его магистратской службы не отмечаются сколько-нибудь заметные солдатские или народные волнения, и описания их, столь частые в его произведениях, столь детальные, яркие и личные, должны восходить к впечатлению, оставленному 97 г. Оно было, по-видимому, громадным. Насилия своевольной солдатни и бушевания городской толпы, при первой возможности сливающиеся в единую фантасмагорию легкомысленной и зверской жестокости, лишенные плана и цели, успокаивающиеся так же беспричинно, как и вспыхивающие, проходят через все историческое сочинение Тацита и составляют их лейтмотив, навязчивый образ. События 97 г. сделали окончательно ясным то, что предчувствовалось давно, начиная с 88–89 гг., - полный, последний распад в практической жизни и в повседневном поведении того бледного, остаточного единства граждан и города-государства, которое воплощалось в формуле res publica Romana.

Прежний смысл «третьей силы» — соединение веры в старую римскую систему ценностей и деятельности по укреплению принципата и империи — становился теперь окончательно невозможным. Для коллег Тацита по консульству это означало упразднение обоих внутренне нераздельных полюсов былого противоречия, самой исторической ситуации, их порождавшей, и включение в службу принципату в его новой форме — принципату, которому вскоре предстояло защищать уже не Рим от империи и не империю от Рима, а весь синкретический греко-римский мир от сил, надвигавшихся на него извне. В новых условиях эти люди служат еще успешнее, энергично идут вперед, дальше и выше. Сура вскоре стал трижды консулом и фактическим соправителем Траяна, Нерация Траян прочил себе в преемники; Анний Вер сделался трижды консулом и префектом Рима, Марк Аврелий, император, был его внуком; Глитий Агрикола кончил как дважды консул и префект Рима. Они не были исключениями, тот же характер приобретает в эти годы биография многих других сенаторов. Cursus Тацита чем дальше, тем яснее обнаруживал совсем иной внутренний смысл. Перед тем как обратиться к этому вопросу, необходимо завершить рассказ о продвижении Тацита по «дороге почестей» и рассмотреть с этой целью проконсулат Тацита в провинции Азия.