Корнеты и звери (Славная школа)

… Как наша школа открывалась,

Над ней — разверзлись небеса…

Из «Звериады»

Мы — в большом, несколько низком вестибюле училища, в который входим через единственную большую дверь.

Направо — дежурная комната, за нею — коридор, ведущий в цейхгауз и карцера, налево — «приемка» и дверь в квартиру начальника училища.

Прямо в глубине — вход в «гербовый» зал и по его сторонам две уходящих ввысь лестницы, ведущие в заветные и таинственные еще для нас помещения «эскадрона» и казачьей сотни.

Из дежурной комнаты, извещенный о нашем прибытии — выходит дежурный по училищу сменный офицер в форме Смоленского драгуна[1].

— Пока — в баню! — распоряжается «Саша».

— Кто из вас старший, господа? Постройтесь и идите…

Это — «милый Саша» ротмистр Александр Иванович Сорокин, бывший дежурным в этот знаменательный день.

Вас проведет служитель!

***

Покорные всему и всем — двигаемся в баню.

Нас проводят среди различных построек, заполняющих внутренние дворы «школы», среди конюшен, манежей и предманежников — баня ютится где-то совсем в глубине.

За нашей группой, сохраняя чувство собственного достоинства, движется высокая и плотная фигура сверхсрочного кавалерийского солдата, с вахмистерскими шевронами на рукаве.

Это — Нарежный, каптенармус училища, ведающий юнкерским обмундированием.

Горы этого обмундирования уже навалены в предбаннике, где сразу и происходит пригонка.

Раздеваемся, моемся и опять выходим в костюмах Адама в предбанник.

От прошлого на нас уже нет ничего, кроме нательных крестов.

Юнкерское белье, юнкерские шаровары и куртки, высокие, грубые юнкерские сапоги с широкими, как буква «п» — носами.

Сапоги — без шпор.

До шпор — еще очень, очень далеко!

Молодежь — ходит в стенах школы без шпор до того времени, пока не заслужит их по приговору начальства в манеже за хорошую и достойную езду верхом, а это не так легко дается.

Мы одеты — но вид у нас всех, несмотря на кавалерийское обмундирование — весьма и весьма плачевный.

По училищному выражению — «сугубый».

Казенные куртки (бушлаты) без галунов сидят некрасиво и грубо; еще некрасивее — сине-серые рейтузы, вправленные в сапоги с голенищами, и уже совсем нехудожественно выглядят эти последние…

Одеты…

Каптенармус Нарежный — бывший простой уланский солдат, дослужившийся до вахмистров Гвардии и прикомандированный теперь к училищу для исполнения своей должности хранителя всех наших шинелей, мундиров и сапог — с едва уловимой усмешкой в глазах поворачивает и осматривает наши фигуры — фигуры таких теперь неуклюжих и робких «господ барчуков», добровольно делающихся солдатами.

— Шароварчики узковаты! — говорит Нарежный деловито. — Беспременно перемените, барин! — Нешто можно в таких штанах сесть в седло?! Один смех будет!

С Нарежным — спорить трудно.

Этот высокий и довольно красивый мужик из под Полтавы, добившийся вахмистерских шевронов — лучше знает, что хорошо и что плохо для кавалериста, что нужно и что не нужно.

И когда все что следует пригнано, одето и прилажено — нас, уже облеченных сверху в серые солдатские шинели — ведут обратно в «эскадрон».

Опять вестибюль.

Около дежурной комнаты — опять группа новых кадет — наших будущих товарищей по курсу.

Это — провинциалы, кадеты корпусов, расположенных в других городах, вне Петербурга.

Орловцы — Бахтина, Нижегородцы графа Аракчеева, Полтавцы, Полочане и, конечно, Москвичи с Лефортова…

Сбор со всех концов Империи…

В этот день выпускных кадет привозят в Питер специальными поездами, разбивают, «по училищам» на дебаркадерах вокзалов и разводят по всем направлениям столицы…

Прибывших провинциалов в свою очередь отправляют в баню, а мы — уже очищенные и переодетые — останавливаемся посреди вестибюля и покорно ждем своей участи…

И она теперь близка, эта участь…

Сверху, по левой от входа каменной лестнице — корнетской лестнице — лихо стуча шашкой по ее ступенями гремя шпорами — спускается он.

Он — первый юнкер — «корнет», исполняющий сейчас обязанности дежурного по эскадрону.

Его, по-видимому, вызвал к себе дежурный офицер, т. к. юнкер деловито подходит к последнему, «отчетливо» щелкает шпорами и подносит руку к головному убору.

— Примите эту группу молодых, Авалов! — говорит офицер. — Проведите во взводы и назначьте временные койки… Окончательную разбивку сделает завтра командир эскадрона!..

— Слушаюсь! Пожалуйте, господа!

Покорные и молчаливые движемся мы вслед за нашим вождем в шпорах.

Поднимаемся вверх — но поднимаемся по правой, зверской, лестнице, следуя традиции, теряющейся во мгле веков.

***

Кто первый ввел в Николаевском Кавалерийском Училище его традиции — установить трудно — хотя передаваемые из уст в уста предания гласят, что многие из юнкерских обычаев и чудачеств были введены никем иным, как Михаилом Юрьевичем Лермонтовым и его сверстниками, также прошедшими в качестве питомцев это учреждение Императора Николая I-го, носившее в то время наименование «Школы Гвардейских Подпрапорщиков и Кавалерийских Юнкеров».

***